Экспедиция. Бабушки офлайн - [23]
— Согласен, — вздохнул Лешка. Снова помолчали.
— Мишка, у тебя больше было экспедиций. Ты вот скажи: случалось ли такое, что жители — целая улица — отказались бы беседовать? Наотрез.
— Что за ерунда? — забеспокоился Сланцев. — Не было такого никогда. И чего тебе вдруг в голову взбрело?
— Да так, — попробовал увильнуть Стариков.
— Э-э, нет. Сказал «а» и про «ю» не забывай. Говори, а то пытать начну.
— Ну эта. Корма у которой, как Юрка выразился, — помнишь, приходила?
— Ну?
— Это студентка моя… — и молодой препод в общих чертах описал другу свои злоключения.
— Ёшки-матрёшки! — присвистнул поэт. — Да это же сюжет для драмы в трех действиях с эпилогом и открытым финалом! Что делать-то будешь?
— Да хрен знает. Ничего. Смотри Шахову не проговорись, да и всем остальным — тоже. Не за чем им знать, сам разберусь. А на Озерную я в первую очередь наведаюсь. Уже завтра с утра пойду — попробую понять, что там про нас ведьма Люба наболтала.
— Подлинно ведьма! — согласился Сланцев. — Видишь, и на бабку ее все грешат, что она оборотень.
— Ага, — Лешка опять посмотрел на звезды, вдохнул ночную прохладу, и ему стало совсем легко. Вот всегда так: выскажешь кому-нибудь о наболевшем — и уже жизнь другой кажется. Хорошо, что Мишка проснулся и его нашел.
— Какой ты там стих про звезды-то читал? Про мириады?
— Это я снимки с «Хаббла» насмотрелся: галактики, скопления звездные. Мне эти телескопные фотки всегда живую ткань под микроскопом напоминают — там, знаешь, нервные клетки, кровеносные сосуды, митохондрии всякие. Вот и стихотворение родилось.
— Ну, не томи. Чего там дальше-то по тексту?
— «Вне доступа и разуму, и глазу,
лишь телескопу, да и то — не сразу.
Их непонятный, их извечный свет
уже разбрызган миллиарды лет.
А ты на всё взираешь с той песчинки —
Земли, где обувь сдал в починку.
А вот ты в ожидании аванса,
вот — на работе с кем-то поругался.
А вот опять, опять беда с желудком…
Но правда в том, и это, знаешь, жутко,
что некогда вглядеться в круговерть
светил небесных.
— Видишь?
— Охренеть…» — Мишка закашлялся. — Тьфу, мошка какая-то в рот попала. И комары какие-то тут едучие. Пошли спать, а?
— Охренеть, — согласно повторил Лешка последнюю строчку Сланцевского шедевра, и они, посетив на прощание деревянное сооружение а ля рус, приобщились к спальникам.
Глава 3. Баба Поля: прикосновение первое
Сначала он попал к тете Кате Бариновой. Та пересказала несколько сновидений, упомянула про Ерошкина — известного предсказателя из Большого Кувая (до этого села от Астрадамовки сподручнее ехать на машине: там больше десяти километров).
— Да, кстати, вам бы к бабе Поле сходить, она, кажись, ему, Ерошкину-то, племянницей доводится. И вообще — человек она интересный!
Сама Баринова несколько лет проработала техничкой в местной школе, и о ней в селе отзывались как о шибко грамотной. Дорóгой тетя Катя наставляла фольклориста:
— Она уж старенькая совсем, завираться начала, чудится ей всякое, но бабулька интересная — много вам чего понарасскажет. Она и лечит ведь: я уж не знаю, какое у нее там лечение, самой не приходилось, но ездят к ней многие — видать, помощь есть.
Деревянная избушка была разделена на две автономные половины. В одной жила нелюдимая Вера Тонкова, к которой Баринова отсоветовала ходить, в другой — баба Полина.
Уже на пороге провожатая добавила:
— И ведь лечит она всё с помощью какой-то Анны Златоуст — я о такой святой-то и не слыхивала. Вот она ей молится — и будто помогает. Ну, это вы сами у нее поинтересуйтесь, она вам всё досконально расскажет.
Баринова громко постучала в дверь и, подождав секунды три для приличия, подняла щеколду и распахнула входную дверь. Баба Полина сидела возле печки в зале и повернулась в сторону гостей.
— Вот, теть Поль, молодого человека тебе привела — религиозным больно интересуется. Покалякаешь с ним?
Маленькая старушка заулыбалась и закивала:
— О Боге беседовать? Мне такого и надо. Заходи-заходи в избу, сынок, я щас тебе иконки свои покажу. Как звать-то? Лёшенька? Всё расскажу тебе, всё узнаешь.
— Ну вот и хорошо. А я, теть Поль, побежала, мне некогда. Ты уж человека уважь — из города все-таки приехал!
Баринова не успела выйти, а баба Поля уже засеменила в зал за иконами.
— Да я, баб Поль, не больно иконами-то — мне бы просто побеседовать…
— Одно другому не мешат, не мешат. Сядь да погляди, полюбуйся… — она вышла, с торжественностью неся в руках две иконы, одна из которых сразу зацепила внимание фольклориста. Оба изображения представляли собой не столько иконы, сколько дешевые бумажные репродукции. Первая — Спас нерукотворный, вторая — почти лубочная картина, на которой Адам и Ева, стыдливо прикрытые где ладонью, где листком, смотрели куда-то в сторону — наверное, тоскуя по наглухо закрытым райским вратам.
— Вот, Лёшенька, будешь их фотографировать? Это Исус Христос, Господь наш, а это — Аннушка Златоуст с мужем. Она, вишь, потом овдовела, как я, и всем-всем людям помогала, никогда не воровала, не врала. Я ведь тоже: в кельях когда сидели, чего только туда не тащили — и огурцы, и дрова, а я ни-ни, никогда чужого не брала.
Леша кивал и с удовольствием прислушивался к бабушкиному «оканью». Он уже включил диктофон и пристраивал поудобнее штатив с видеокамерой.
Человек так устроен, что не может жить без каких-то рамок и границ — территориальных, духовных, жанровых. Но на самом деле — где-то глубоко внутри себя — мы все свободны, мы — творцы бесконечных миров. В сборнике опубликованы тексты очень разных авторов. После их прочтения хочется создавать нечто подобное самому. И такая реакция — лучшая награда для любого писателя.
«Автор объединил несколько произведений под одной обложкой, украсив ее замечательной собственной фотоработой, и дал название всей книге по самому значащему для него — „Соло для одного“. Соло — это что-то отдельно исполненное, а для одного — вероятно, для сына, которому посвящается, или для друга, многолетняя переписка с которым легла в основу задуманного? Может быть, замысел прост. Автор как бы просто взял и опубликовал с небольшими комментариями то, что давно лежало в тумбочке. Помните, у Окуджавы: „Дайте выплеснуть слова, что давно лежат в копилке…“ Но, раскрыв книгу, я понимаю, что Валерий Верхоглядов исполнил свое соло для каждого из многих других читателей, неравнодушных к таинству литературного творчества.
Этот роман о старости. Об оптимизме стариков и об их стремлении как можно дольше задержаться на земле. Содержит нецензурную брань.
Погода во всём мире сошла с ума. То ли потому, что учёные свой коллайдер не в ту сторону закрутили, то ли это злые происки инопланетян, а может, прав сосед Павел, и это просто конец света. А впрочем какая разница, когда у меня на всю историю двенадцать листов дневника и не так уж много шансов выжить.
Старость, в сущности, ничем не отличается от детства: все вокруг лучше тебя знают, что тебе можно и чего нельзя, и всё запрещают. Вот только в детстве кажется, что впереди один долгий и бесконечный праздник, а в старости ты отлично представляешь, что там впереди… и решаешь этот праздник устроить себе самостоятельно. О чем мечтают дети? О Диснейленде? Прекрасно! Едем в Диснейленд. Примерно так рассуждают супруги Джон и Элла. Позади прекрасная жизнь вдвоем длиной в шестьдесят лет. И вот им уже за восемьдесят, и все хорошее осталось в прошлом.
Впервые доктор Грин издал эту книгу сам. Она стала бестселлером без поддержки издателей, получила сотни восторженных отзывов и попала на первые места рейтингов Amazon. Филип Аллен Грин погружает читателя в невидимый эмоциональный ландшафт экстренной медицины. С пронзительной честностью и выразительностью он рассказывает о том, что открывается людям на хрупкой границе между жизнью и смертью, о тревожной памяти врачей, о страхах, о выгорании, о неистребимой надежде на чудо… Приготовьтесь стать глазами и руками доктора Грина в приемном покое маленькой больницы, затерянной в американской провинции.
Франсин Проуз (1947), одна из самых известных американских писательниц, автор более двух десятков книг — романов, сборников рассказов, книг для детей и юношества, эссе, биографий. В романе «Изменившийся человек» Франсин Проуз ищет ответа на один из самых насущных для нашего времени вопросов: что заставляет людей примыкать к неонацистским организациям и что может побудить их порвать с такими движениями. Герой романа Винсент Нолан в трудную минуту жизни примыкает к неонацистам, но, осознав, что их путь ведет в тупик, является в благотворительный фонд «Всемирная вахта братства» и с ходу заявляет, что его цель «Помочь спасать таких людей, как я, чтобы он не стали такими людьми, как я».