Экспедиционный корпус - [2]
На дворе нам дали колуны и приказали колоть дрова. Работа продолжалась часа полтора. Посмотрев на громадную кучу дров, дежурный сказал:
– Можете итти в роту.
Когда отделение было построено, он обратился ко мне:
– Выходи из строя.
Я вышел.
– Это ты про урок говорил?
– Я.
– Вот и хорошо. Иди-ка за мной.
Дежурный довел меня до мусорного ящика, дал железную лопату и заявил;
– Хорошенько подбери весь мусор и перекидай в ящик, а когда закончишь, доложи мне.
На заре мороз усилился. Чтобы не мерзнуть, я с азартом начал бросать мусор в ящик. За час убрал все и пошел докладывать дежурному.
– Пойдем, я проверю, – сказал он.
Убедившись, что работа выполнена, похвалил:
– Молодец!
Я молчал.
– Когда тебе говорят – молодец, надо отвечать: рад стараться. Понял?
– Так точно, понял, – ответил я.
– Ни черта ты не понял, если бы понял, сказал бы…
– Так точно, понял, господин дежурный, – крикнул я.
– Молодец! – процедил тот сквозь зубы.
– Так точно, понял, господин дежурный! – повторил я.
– Баран серый! Да я же говорю тебе – молодец, как же надо ответить?
– Рад стараться, господин дежурных!! – гаркнул я.
– Ну, пойдем, – произнес тот довольный и повел меня на кухню.
Он приказал повару налить мне вчерашних щей. Повар оказался добрым малым; усадил за стол, налил большую кастрюлю жирных щей, отрезал ломоть свежего черного хлеба. Я съел все без остатка, поблагодарил повара и собрался уходить.
На прощанье повар дал мне здоровенный мосол, покрытый мясом, наказав спрятать его и не показывать дежурному.
Наработавшись за ночь, я спал крепко. Отделенному командиру Петрову пришлось долго стегать меня ремнем, прежде чем я открыл глаза.
Сразу же начались занятия. До обеда нас учили рассчитываться «по порядку номеров», «на первый-второй», учили поворачиваться «направо», «налево», «кругом». После обеда занимались «словесностью». Сперва обучали титулованию начальства, начиная с царя Николая и кончая «непосредственными начальниками» – взводными и отделенными командирами. В первый же день все у меня в голове перепуталось: все эти «ваши благородия», «ваши высокоблагородия», «ваши превосходительства», «сиятельства», «высочества» и «величества».
После ужина заставили разучивать солдатские песни. Унтер- офицеры пробовали наши голоса и назначали запевал.
На другой день был осмотр одежды и обуви, привезенных нами из дому. Тем, у кого сапоги признавали годными, уплачивали по восемь рублей, остальным выдавали новые. ’Кроме сапог мы ничего не получили и ходили в штатском.
На шестые сутки вечером на поверку пришел фельдфебель Петр Филиппович Сорока. После переклички он первым затянул молитву «Отче наш». А когда молитва была пропета, скомандовал «смирно», и рота притихла.
– Завтра утром придет ротный командир, его благородие прапорщик Смирнов, – начал Сорока. Он был глуховат от контузил и говорил громко, как многие глухие. – Смотрите у меня – не подкачайте. Отвечать ротному громко, ясно, отчетливо. Если кто неправильно ответит, будет стоять два часа под винтовкой с полной выкладкой. Понятно?
– Так точно, понятно, – ответили мы.
На другой день в восемь часов утра мы стояли развернутым фронтом около казармы. Взводные командиры проходили по рядам, осматривая солдат.
Наконец фельдфебель разрешил нам стоять вольно, оправиться и покурить. Сразу поднялся невероятный шум, мы начали «бег на месте», стараясь разогреть застывшие ноги. Курильщики вынули расшитые деревенские кисеты с махоркой и закурили «собачьи ножки».
Неожиданно раздалась команда:
– Становись! Бросай курить!
Недокуренные цыгарки полетели в снег.
– Смирно1 – скомандовал фельдфебель.
Справа показался незнакомый офицер. Он подошел ближе, и фельдфебель отдал ему рапорт. Мы догадались, что это был ротный командир.
Выйдя на середину, прапорщик Смирнов поздоровался:
– Здорово, молодцы!
– Здравь желаем, ваше-родь! – прокричала в ответ рота.
Пройдя по рядам, ротный вызвал к себе фельдфебеля и взводных командиров.
– Много неграмотных? – громко спросил он Сороку.
– Сто десять неграмотных, шестьдесят малограмотных, остальные кончили сельскую школу, из них три человека кончили городскую, ваше благородие, – без запинки ответил фельдфебель.
Вслушиваясь в разговор, я старался получше рассмотреть ротного командира. Это был сухой, выше среднего роста, немного сутулый человек, с большими выпуклыми серыми глазами. Рыжеватые густые усы свисали вниз, закрывая непомерно толстые губы. Продолговатое лицо его с узким подбородком не внушало симпатии.
– А ну, погоняй-ка их немного, да растряси им деревенское пузо, – сказал Смирнов, обращаясь к фельдфебелю.
Тот подал команду, и мы побежали. Вначале нам это нравилось. Подпрыгивая, мы потихоньку смеялись. Но после приятной теплоты стало жарко, от нас повалил пар, мы тяжело дышали.
Фельдфебель то и дело покрикивал на отстающих. Вот кто-то свалился в снег. Прошло полчаса бессмысленной гонки, и более половины роты лежало в снегу. Только тогда Смирнов остановил людей.
Мы с первой же встречи не взлюбили Смирнова. Зато всем нам понравились прапорщики Борисевич и Иотковский. Борисевич серьезно относился к своим обязанностям. Во время занятий он всегда! спокойно, без крика и ругани растолковывал плохо усваиваемое солдатом. Иотковский часто беседовал с нами запросто, угощая папиросами.
До сих пор всё, что русский читатель знал о трагедии тысяч эльзасцев, насильственно призванных в немецкую армию во время Второй мировой войны, — это статья Ильи Эренбурга «Голос Эльзаса», опубликованная в «Правде» 10 июня 1943 года. Именно после этой статьи судьба французских военнопленных изменилась в лучшую сторону, а некоторой части из них удалось оказаться во французской Африке, в ряду сражавшихся там с немцами войск генерала де Голля. Но до того — мучительная служба в ненавистном вермахте, отчаянные попытки дезертировать и сдаться в советский плен, долгие месяцы пребывания в лагере под Тамбовом.
Нада Крайгер — известная югославская писательница, автор многих книг, издававшихся в Югославии.Во время второй мировой войны — активный участник антифашистского Сопротивления. С начала войны и до 1944 года — член подпольной антифашистской организации в Любляне, а с 194.4 года — офицер связи между Главным штабом словенских партизан и советским командованием.В настоящее время живет и работает в Любляне.Нада Крайгер неоднократна по приглашению Союза писателей СССР посещала Советский Союз.
Излагается судьба одной семьи в тяжёлые военные годы. Автору хотелось рассказать потомкам, как и чем люди жили в это время, во что верили, о чем мечтали, на что надеялись.Адресуется широкому кругу читателей.Болкунов Анатолий Васильевич — старший преподаватель медицинской подготовки Кубанского Государственного Университета кафедры гражданской обороны, капитан медицинской службы.
Ященко Николай Тихонович (1906-1987) - известный забайкальский писатель, талантливый прозаик и публицист. Он родился на станции Хилок в семье рабочего-железнодорожника. В марте 1922 г. вступил в комсомол, работал разносчиком газет, пионерским вожатым, культпропагандистом, секретарем ячейки РКСМ. В 1925 г. он - секретарь губернской детской газеты “Внучата Ильича". Затем трудился в ряде газет Забайкалья и Восточной Сибири. В 1933-1942 годах работал в газете забайкальских железнодорожников “Отпор", где показал себя способным фельетонистом, оперативно откликающимся на злобу дня, высмеивающим косность, бюрократизм, все то, что мешало социалистическому строительству.
Эта книга посвящена дважды Герою Советского Союза Маршалу Советского Союза К. К. Рокоссовскому.В центре внимания писателя — отдельные эпизоды из истории Великой Отечественной войны, в которых наиболее ярко проявились полководческий талант Рокоссовского, его мужество, человеческое обаяние, принципиальность и настойчивость коммуниста.
Роман известного польского писателя и сценариста Анджея Мулярчика, ставший основой киношедевра великого польского режиссера Анджея Вайды. Простым, почти документальным языком автор рассказывает о страшной катастрофе в небольшом селе под Смоленском, в которой погибли тысячи польских офицеров. Трагичность и актуальность темы заставляет задуматься не только о неумолимости хода мировой истории, но и о прощении ради блага своих детей, которым предстоит жить дальше. Это книга о вере, боли и никогда не умирающей надежде.