Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - [75]

Вот о чем думала Мерри, когда ее отец сошел с борта «ДС-3» под обстрелом устремленных на него взглядов толпы зевак. Он улыбнулся ей, издали помахал рукой, быстрым шагом подошел к ней и поцеловал в щеку. Она радовалась его приезду и не скрывала этого. И поняла, что в данной ситуации в проигрыше остался Кейп-Кодский молодежный театр, а не он. Ведь он просто не мог не быть таким, каким был — сияющим, ослепительным. И если все вокруг были ослеплены его сиянием, то винить в этом следовало их собственное зрение и их вошедшую в привычку дремучую неприметность.

По дороге из аэропорта она рассказывала ему о театре, а он рассказывал ей об Испании, о съемках «Нерона». Их невозможно было сравнивать, но он притворился, будто они могут держаться друг с другом на равных и, точно два профессионала, обсуждать тяготы своего ремесла.

Они заехали в ресторан пообедать и снова разговаривали, как два старых друга, привыкшие к долгим разлукам и внезапным встречам на сцене, будучи игрушкой в руках судьбы на запутанных тропинках театральной жизни. Как же здорово опять быть с ним вместе! А потом, перед десертом, как бы невзначай, он сообщил, что Мелисса родила в Париже мертвого ребенка и начала бракоразводный процесс.

— И как ты к этому относишься? — спросила Мерри.

— А как мне относиться? Все кончено. И мне не нужен судья, чтобы я это понял. И ей не нужен.

Эти слова прозвучали просто и почти жестоко, но возразить что-либо было невозможно. Да и он сам был такой веселый, что она не стала особенно горевать, услышав эту новость.

— Так что теперь нас опять двое, — сказал он. Об этом она как раз сейчас и думала.

* * *

Волнение накануне генеральной репетиции сменилось странным и неожиданным спокойствием, которое охватило Мерри из-за приезда отца. Их встреча походила на столкновение бурного водопада с тихой заводью горного озера, когда в воздух вздымается стена брызг, на которой при соответствующем освещении начинает играть радуга. Генеральная прошла успешно. Сложный танец, который Мерри должна была исполнить после песни, она исполнила блестяще. Конечно, в ее движениях еще чувствовалась некоторая угловатость, но ведь это только генеральная репетиция! А вот Мери-Энн Максвелл, игравшая роль Алисы, выглядела хуже, чем обычно, но, как она объяснила Биллу Шнайдеру (а тот потом все рассказал Мерри), она ужасно волновалась в присутствии Мередита Хаусмена.

После спектакля вся труппа сфотографировалась на память. Мередит сидел в заднем ряду, дожидаясь, пока фотограф сделает свое дело. И Мерри с нетерпением ждала конца фотосеанса, чтобы поскорее оказаться с отцом и провести с ним побольше времени. Но Ллойду Куку, режиссеру, пришла в голову блестящая идея — попросить Мередита сфотографироваться вместе с Мери-Энн и Мерри.

— Это будет такая реклама! — восклицал он, словно Мередит был совсем идиот и сам не мог этого понять. И ему ничего не оставалось, как согласиться. Мерри посочувствовала отцу, оказавшемуся в нелепой ситуации, и поняла, что ему придется смириться. Но тут ее охватило сильное беспокойство. Ее обеспокоило не то, что Кук имел наглость использовать Мередита Хаусмена в рекламных целях и даже не то, что отец пришел на генеральную репетицию. Ее взволновало, что когда они поднялись на сцену, откуда еще не убрали декорации эпизода Безумного Чаепития, и когда фотограф попросил их встать в такой последовательности: Мередит в центре, а по бокам Мерри и Мери-Энн — у нее вдруг зачесалось плечо. Она решила, что это, наверное, укус комара, и просто почесала укушенное место. Но сделала себе больно и чуть повернула голову назад, чтобы посмотреть, не расцарапала ли она себе кожу до крови, и повернув голову, увидела, что рука ее отца — та, которой он обнимал Мери-Энн, — покоится вовсе не на талии Мери-Энн, а значительно ниже, так что он фактически обхватывал девочку за зад.

Мигнула вспышка, и фотограф поблагодарил их. Отец улыбнулся, кивнул и сказал:

— Очень хорошо, — но ничего хорошего не было. Совсем ничего хорошего. Теперь не только укус комара, но вообще все, все стало болеть и кровоточить. Ощущение близости к отцу пропало. И его предательство (а так именно она все и расценила) напомнило ей самой ее собственное предательство — как она его предала тогда с Мелиссой. Как спокойно она восприняла новость об их разводе! Как легко она забыла сообщение о том, что Мелисса родила мертвого ребенка, и даже не подумала о том, как несчастна Мелисса одна в Париже. И как же горячо она старалась доказывать всем — любой ценой! — что отец является ее собственностью. Но это невозможно. Всегда найдутся амбициозные людишки вроде Кука. Или вроде Мери-Энн Максвелл. А ведь Мери-Энн ни в чем не виновата: что же ей надо было делать — заорать: «Уберите руку с моей задницы!» — прямо на глазах у всех, да еще кому — Мередиту Хаусмену!

Потом они пошли в ближайший бар выпить лимонаду. Мерри с отцом, Кук и Мери-Энн, Шнайдер и Сара Эванс. У Мерри на душе кошки скребли. Она даже перестала притворяться. Теперь она утратила даже маску анонимности, которую с таким трудом себе выбирала. И ничего не приобрела. Ничегошеньки. Она услышала, как отец говорил кому-то, что сегодня вечером ему нужно еще ехать в Бостон, чтобы успеть на самолет в Мадрид, и подумала, что чем скорее это произойдет, тем лучше.