Эксгибиционистка. Любовь при свидетелях - [27]

Если Сэм молчал, потому что не хотел влиять на решение Мередита, то Карлотта молчала из совсем иных соображений. Она мечтала получить ребенка. Она мечтала получить эту девочку. Как же ей этого хотелось! Она даже опасалась, что говорила об этом слишком много, сказала что-то лишнее и тем самым могла как-то смутить Мередита. В конце концов, это его дочь. И сама ситуация была довольно щекотливая: она хотела, чтобы он сам решил оставить ребенка с ними, но чтобы при этом не чувствовал себя виноватым из-за того, что некогда отдал ее матери, отчего ему будет трудно встретить ее с должным радушием и ввести в их семью так же легко, как кусок масла растворяется в горячем молоке. Она молила Бога, чтобы встреча прошла как можно непринужденнее.

Она также знала, что если захочет, то сумеет подтолкнуть его к нужному решению. И она очень хотела этого или, во всяком случае, к этому стремилась. Но если теперь опять возвращаться к той неприятной истории, то это значит только лишний раз травмировать девочку, взваливать на ее слабые плечики непомерный груз. К тому же это касается не только девочки, но и самой Карлотты, и даже Мередита. А если все пойдет как надо, то Мерри станет прекрасной заменой для них обоих, станет их ребенком, и тогда она, Карлотта, забудет все, что случилось с ней в годы войны.

…Мередит тогда, получив двухнедельный отпуск на студии, приехал в Нью-Йорк. Он позвонил ей и пригласил поужинать. Ужин был великолепный: два сорта вина, сочный толстый бифштекс, парниковая клубника — каждая ягода размером с хороший лимон, — экстравагантный и дорогой ужин. Она отметила, без всякого умысла, что он оплатил счет по армейскому чеку. Потом он рассказал ей о своей воинской службе и она, кажется, поняла, отчего он показался ей совсем не похожим на того Мередита, каким она запомнила его после первой встречи. Он был не просто сержантом, как он объяснил, а киноактером, у которого еще не истек контракт, и он был на жаловании. Точнее, получал половину сержантской ставки, но все равно это была куча денег. История с его воинской службой была довольно запутанная. Он пошел в армию, потому что так ему посоветовали на студии. Суть дела заключалась в том, что он поступил в специальную службу — кинокомпания об этом позаботилась — и разъезжал по стране, продавая облигации военного займа.

— Звучит неплохо.

— Это мерзко! Конечно, в принципе все это очень даже хорошо — самое теплое местечко в армии. И оно досталось мне. Но я вот все думаю, если бы у меня было побольше храбрости, я бы добился перевода в пехоту или в воздушный десант. Конечно, мои боссы на студии были бы в ярости. Но я бы хоть делал что-то полезное.

— То, что ты делаешь, полезно. Всякий может стать воздушным десантником. Но не всякий может ездить и продавать военные облигации.

— Тогда я бы хотел быть всяким. Нет, правда! Быть кинозвездой в мирное время — не самое сладкое, но, по крайней мере, тогда хоть снимают фильмы. Ты играешь. Встаешь утром, едешь на студию и работаешь. Это твоя работа, и ты чувствуешь себя как нормальный человек, потому что ты работаешь, как все. Но это же идиотизм какой-то: я — кинозвезда, но в кино не снимаюсь. Это все равно, что король в изгнании, или бывший чемпион по боксу в тяжелом весе — громадный и никому не нужный.

За бренди и кофе он признался, что только подумывал просить о переводе: он ведь прекрасно понимал, что у него не хватит духу. И что он только в воспоминаниях хранил это ощущение полезности своей жизни киноактера в мирное время — на самом деле он знал, что это не так. И он рассказал ей о том, что случилось после той вечеринки, как он решил проигнорировать приглашение Джослин и как она дождалась его в подъезде.

— С актерами такие вещи случаются нередко, но это происходит также и с банкирами, дантистами и школьными учителями, — заметила она.

Потом он рассказал ей о своем разрыве с Элейн — как в газетах написали, что видели его в ресторане с Джослин, причем авторы этих публикаций усердствовали только ради того, чтобы позабавить читателей. Рассказал он и о том, что Джослин была не первая, кому он позвонил.

— А сначала я позвонил тебе. Я… ночевал в этой чертовой гримерной, мне было так одиноко, и я, честно говоря, просто хотел с кем-нибудь поговорить.

— Просто поговорить?

— В общем, да. Честно!

— Что-то мне это не кажется очень лестным.

— Жаль. А ведь я для этого и позвонил тебе. Потому что надеялся, что наши отношения еще можно исправить. Я хотел провести с тобой невинный вечер, просто поговорить, побыть рядом с тобой. Что же в этом плохого? Но тебя не оказалось, и вот я подумал: «Ну и черт с ним, черт с ним, будь что будет!» И позвонил ей. И попал в точку. Наверное, я думал, что так оно и случится. А может быть, мне этого как раз и хотелось.

— Понятно, — сказала она.

— И по этой же причине я позвонил тебе сегодня. Просто чтобы побыть с тобой. Мне приятно с тобой. Я чувствую себя спокойно.

— Значит, просто посидеть и поболтать.

— Да, — сказал он. — Если тебя это устраивает, то и отлично. Я хочу сказать, что ничего другого между нами может и не быть — если у тебя кто-то есть. Или если ты просто не намерена начинать со мной что-то сейчас.