Экран и Владимир Высоцкий - [7]

Дожди, сырые доски, хлипкие палатки очень напоминают «климат» герасимовского «Комсомольска», Алова-Наумова «Павла Корчагина». А герои — нет, не напоминают. Много и ярко играет Люсьена Овчинникова, но для нее нет острохарактерной среды, подобной ее Насте. Не с кем и построить интересный диалог, и роль ее повисает в воздухе, ни с кем и ни с чем не скоординированная.

Герой Высоцкого, бригадир Маркин поначалу обещает стать выразительным кинообразом. Вот он, — в первом же кадре фильма — медленно показывается из своей палатки, смотрит на дождь, барабанящий и по брезенту, и по лицу, — как на неизбежное зло. Он долго, долго смотрит на этот дождь, а по мокрому плащу стекают частые капли. Рядом показывается Большаков, — из этого же убежища. Извиняется, что побеспокоил, обещает устроиться в гостинице. А Маркин гостеприимно-иронически приглашает парторга пожить у него в скверной палатке:

— Ну чем это не гостиница? Люкс!

И нотки голоса, который не сегодня-завтра станет узнаваемым во всех уголках страны, уже слышны в этой фразе. Они усиливаются и становятся еще более выразительными, когда в ответ на перебранку женщины и мужчины в соседней палатке, Маркин реагирует:

— Климат не подошел. На другую стройку подались. Жар-птицу ищут…

Но следом за этими, подающими надежды нотками, Высоцкий вдруг снижает эмоциональный накал диалога. Такое снижение не может быть неожиданным, — актера вынуждает текст роли:

— Одни приезжают, другие уезжают… Круглый год одна карусель…

И он ворчит, разбирая в своей палатке постель на ночь, напоминая, увы, не молодого человека, бригадира на трудном участке работы, а — кого? Уж не чеховского ли Фирса? Очень схожи и текст, и интонации…

Сценарист задумал образ Маркина как человека семейного, в меру хозяйственного. В его временном брезентовом жилище — новая мебель, которую непрерывно бомбят тугие капли дождя. Он впрок позаботился, — в ожидании стандартной, нормальной квартиры, — об уюте. «Скоро холодильник куплю», — сообщает он парторгу. Судя по смыслу фразы, авторы фильма явно хотели, чтобы Маркин похвалился своими приобретениями, но актер Высоцкий на первых порах еще не может перешагнуть через собственное человеческое «я», не может «оснастить» голос чуждыми ему филистерскими интонациями хозяина новой мебели и будущего холодильника. И в произнесенных словах вместо мещанской похвальбы послышалась ирония… Высоцкий волей — неволей вошел в противоречие со сценарием, с его заданностью. И цельного образа, логического характера у его Маркина — нет.

Еще трижды мы встретимся с Маркиным в фильме, но ни одна из трех встреч не сделает этот персонаж более выразительным или хотя бы четким.

В девятой части ленты мы видим персонаж Высоцкого на его новоселье: Маркину дали, наконец, квартиру. Снова актер ничем его не выделяет из гудящей, устраивающейся на стульях, переглядывающейся толпы гостей, пришедших поздравить бригадира. Застольная речь Маркина незаметна, «отписочна»…

И в последний раз в этом фильме еще раз показывается Маркин. Он идет в свадебной уличной процессии, — в английском костюме, в белой сорочке, при галстуке, с гитарой. Он слегка приплясывает, заходя с разных сторон перед женихом и невестой… Бледный, невидный, «зажатый», эмоционально заниженный персонаж!

Что же в этой роли все-таки от будущего Высоцкого? Кое-что заметить можно. Например, когда он говорит с Большаковым (в первых кадрах) о стройке, о начальстве, то самые будничные слова («Да, как Вам сказать, начальник стройки Александр Андреевич, ну, свой человек, он и поругает, и заработать даст»), — актер не старается произносить так, как его учили в Школе-студии МХАТ, — просто, реалистично, «в меру чувств». Мхатовская школа, несмотря на свои положительные, всеми признанные качества, не «вмещается» в психофизическую сущность Высоцкого, даже чужда ему. И поэтому в упомянутой фразе слышна эмоциональная приподнятость, видны горящие глаза актера, выделенные оператором. Это намного превосходит смысл упомянутых будничных высказываний его героя и предвещает совсем другие роли для Высоцкого и иную манеру исполнения, нежели в фильме «На завтрашней улице».

«На завтрашней улице» (несмотря на «стройку в Сибири») снимали в Латвии, летом 1964 года. Жили в палатках, — каждая была рассчитана, по выражению актера, «на два рыла». Скучали. Столовая располагалась за три километра, река за четыре, туалет…тоже был далеко. Мужской состав киногруппы целыми днями загорал, лежа «вверх животами», а женский — бродил по окрестностям и гадал — скоро ли будет съемка. Вечером слушали как играет на гитаре Всеволод Абдулов (чья роль, кстати, ограничилась двумя короткими фразами и проездом на мотоцикле в блестящей каске), плясали у костров. Иногда удавалось выпросить лошадей в латышском колхозе, но лошадей давали не только без энтузиазма, но и без седел, отчего езда не доставляла ожидаемого удовольствия.

Высоцкий в письмах к Абрамовой жалуется на то, что актеры из массовки все измучены… бездельем, и еще тем, что «их все время ставят в кадр на третий план и заставляют что-нибудь «жевать», а также «пилить, таскать, рубить». Словом, надо понимать, — изображать «стройку в Сибири». Простоев, бездельных дней никто здесь не считал, ибо все внимание было устремлено на Люсьену Овчинникову, ей создавали самые благоприятные условия. Ее роль была главной и, кроме того, она очень торопилась с отъездом.