Экран и Владимир Высоцкий - [53]

Но, тем не менее, актер помнил и о происхождении, о природе Ганнибала, и он искал для него черты характера, которыми мог бы обладать именно этот его греой. Чернокожие по природе доверчивы? Да, во всяком случае те, которых еще не изменили новые, прагматические времена, — обратная сторона цивилизации. Когда-то давно они были наивными. Можно и по Отелло судить, — Шекспир был того же мнения. Поэтому Ганнибал мог наивно верить и в любовь знатной француженки, и в искренность ряженых, пришедших к нему во время святок на самом деле не играть и веселиться, а подшутить, обидеть. Разгадка ряженых пришла все-таки и к доверчивому Ибрагиму, но уже как следствие их дурных выходок. Даже и раскусив ряженых, он решил, что уговорил их мирным путем, что добрые слова побеждают людскую злобу. И лишь минуту спустя увидел, что те ушли потому, что за его спиной Филька напугал их своими способами… И герой Высоцкого тяжело вздохнул и низко опустил голову…

Высоцкий сообщает своему «шоколатному» герою детски принципиальную честность: он не может хитрить, обманывать. Даже грозного Петра, своего крестного, он периодически старается призывать к справедливости и пониманию, не думая о том, что царь всё-таки самодержец и возражений не любит. Ибрагим же, вступая с ним в какие-то очередные споры и несогласия, пренебрегал чувством самосохранения, подспудно надеясь опять-таки на справедливость, которую люди, по его мнению, ну просто не могут не принимать.

Герой Высоцкого добр: он старательно, убедительно, терпеливо и очень добродушно (даже когда наказывает невнимательного ученика — тоже добродушен!) обучает детей географии. И еще одну черту арапа показал, — со вздохами и грустными глазами, — актер: его донкихотство. Ибрагим добросовестно пытается устраивать брак своей милой с «любезным ее сердцу» (так он полагает) Говоровым. Любовь Ганнибала, скорее литературную, нежели реальную, — уже в финале картины, — и определение его места в стране, в жизни, Высоцкому удалось показать слитно, и это было удивительное ощущение — наступивший вздох счастья, — он дома. Наконец-то Ибрагим может бросить свой якорь — здесь его судьба.

В сценарии были заложены комедийные, но исторически в 18-м веке недопустимые ситуации. Так, известно даже и школьнику младших классов, что девицы в те времена были строго охраняемы в теремах, их берегли «пуще глаза» и «поход Ганнибала» ночью к Наталье был недопустим, нереален. Но Высоцкий прекрасно вышел из этого, навязанного ему несоответствия. Он сыграл роль галантного кавалера, проникшего к даме своего сердца, дабы убедить ее в том, что он ее не отвергал, что просто не захотел строить свое счастье на чужой беде.

Здесь напрашивается забавная предыстория: такой опыт походов в дамские апартаменты у Ибрагима явно уже был, что прекрасно дает понять Высоцкий, — это чисто французская манера, которой Ганнибал «понабрался», проникая там, во Франции к «своей» графине. И вот — комедийное положение налицо: герой Высоцкого — привычно! — и неслышно — крадется со свечой в руке по незнакомым, темным коридорам боярского дома и, конечно, не может не попасть в комнатку к деду, который открещивается от него («Изыди, сатана!») громадным крестом. Вскоре мы видим, как ловко арап, — опыт, опыт во Франции! — концом шпаги откидывает крючок, закрывающий двери в Натальину светелку. Совсем как в Париже!

Комедия продолжается: он пришел, чтобы объяснить ей причину своего отказа от брака. Услышав от девушки, что их «об этом не спрашивают», герой Высоцкого сокрушенно качает головой: (ай-ай, как это, мол, им, деспотам домашним, не стыдно!): «Да что они — дикари?! Ведь в восемнадцатом веке живем!». Зритель смеется: собственно, от недавнего дикаря он слышит такое обвинение по отношению к цивилизованным белым. К тому же зритель-то живет уже в конце ХХ-го, и для него XVIII век — тоже не цивилизация. В голосе и в распахнутых глазах актера, — очень тонкий комизм, похожий на то, как говорит и смотрит мать Высоцкого, Нина Максимовна.

Еще одна, существенная часть личности Ганнибала — его взаимоотношения с Петром. Они показаны актерами как отцовско-сыновние. Нет полного послушания? А когда оно было? На то она и родня, чтобы спорить. И зритель верит в такие взаимоотношения. Но контакты — тесные, на равных, — с царским двором, с высшим офицерством не слишком убедительны. Так, военные чины и штатские вельможи почему-то встречают возвращение в Россию крестника Петра с ликованием: «Ибрагим, Ибрагимушка!». И все-то ему кланяются, и Ганнибал, — совсем как Высоцкий в реальной жизни, — со взмахом руки, с ударом, по-свойски — «чокается» кулаком о кружки приветствующих его офицеров. Задумана ли была такая сцена встречи Ганнибала, минуя сопротивление актера? Повторялись ли подобные сцены, не соответствующие правде истории, а иной раз и правде искусства, наслаивались ли они одна на другую, вызывая неприятие Высоцкого и даже расстраивая личные отношения между актером и режиссером? Митта до конца так и не понял, — что же уничтожило тесную дружбу между ним и Высоцким, ведь они очень дружили, — Владимир Семенович много лет подряд, до «Сказа…», даже отмечал в доме у Митты дни своего рождения. Сквозь строки воспоминаний Митты все же проглядывает догадка: режиссерские задумки актер почти всегда выполнял, но с каждым «выполнением» мрачнел и все более погружался в молчание. И Митта задает себе грустный вопрос: почему же после съемок на «Сказе…» они остались только далекими знакомыми, в то время как, — сравнивает Митта, — с Говорухиным, после участия Высоцкого даже в трех его фильмах — дружба осталась крепкой?