Экономика творчества в ХХI веке. Как писателям, художникам, музыкантам и другим творцам зарабатывать на жизнь в век цифровых технологий - [111]

Джесса Криспин, основательница Bookslut, также является автором книги «Почему я не феминистка: Манифест феминистки» (Why I am not a Feminist: A Feminist Manifesto). Незадолго до нашей беседы она написала негативную рецензию на книгу одной новеллистки. Та писала, чтобы жаловаться – ничего нового для Криспин, – но не в обычных выражениях (то есть, как выразилась Криспин, «ты идиотка и не знаешь, о чем говоришь»). На этот раз, как сказала Криспин, «это было обвинение в предательстве. Что я предала и ее, и всех сестер, а она думала, что я союзник, и т. д., и т. п.». Такое отношение, отметила Джесса, встречается все чаще. «Подлинное произведение искусства, – писал критик Гарольд Розенберг в 1948 году, – отнимает у зрителей чувство осознания того, какое место оно занимает относительно того, что с ним случилось», – то есть отвергает принятые версии истории, общепринятые представления об идентичности. «“Искусство” означает “разделять толпу”, – добавляет он, – а не “отражать” ее опыт». В 1950–1960-е годы на Филипа Рота нападали за то, что он изображал еврейских персонажей порой в нелестном свете, что мешало еврейской общине воспринимать себя такой, какой она предпочитала себя видеть. Но при этом другие авторы его не критиковали.

Учитывая тот факт, что многие ниши действительно носят названия групп идентичности (например, «ЛГБТ-мусульманская научная фантастика» как пример Орны Росс в микрожанре, который интересует более молодых читателей), возникает подозрение, что последняя является продуктом первой – эта ниша предшествует идентичности, причем обратное тоже верно. Другими словами, причина нашего сегодняшнего разделения на множество микроидентификаций (или, по крайней мере, одна из) заключается в том, что именно так мы себя рекламируем. Если в нишах таятся богатства, как любят говорить гуру бизнеса, то в идентичности – много денег. При этом в попытках обратиться ко всем и сразу этих денег уже не так много. Поэтому люди создают искусство внутри групп определенной идентичности, внутри соответствующих ниш – и это подкрепляет само существование, важность этих объединений. Мы учимся думать о себе в таких терминах – как о членах команды, о маленьких «нас» против больших «них», – потому что так нам велит культура, а она делает это, потому что так ей приказывает рынок. «Политика – это нижнее звено культуры», как печально сказал Эндрю Брайтбарт, консервативный издатель, но культура – это нижнее звено рынка.

«Разделять толпу»: искусство, по мнению Розенберга, обращается к каждому из нас как к индивиду. «По этой каменистой дороге к настоящему, – говорит он, имея в виду более точное восприятие реальности, – можно идти только… по одному». Перефразируя Джеймса Болдуина, искусство должно говорить тебе, не что ты есть, а кто ты есть. Ну или мы привыкли так считать. Искусство модерна – относящееся ко второй парадигме, и в меньшей степени к третьей, – создавалось для современного «я». Это «я», основанное на – и завидующее – своей обособленности и уникальности, с маниакальным упорством противопоставляло себя группе. Словом, описывающем это «я», было слово «индивидуум» – термин Руссо, первого, вероятно, современного индивидуума, – в нынешнем его значении использующееся с 60-х годов XVIII века. Но это самое модернистское «я», похоже, уходит со сцены. Новое «я» – назовем его цифровым – определяет себя через ассоциацию с группой. Оно сетевое, а не отдельное; публичное, а не закрытое. Оно хочет знать, на что похоже и кому нравится.

* * *

Сила сетевой аудитории нигде так не очевидна, как в сфере критики. Одним из наиболее заметных аспектов искусства в цифровую эпоху является нивелирование экспертного мнения и рост популистских альтернатив: блоги, рейтинги, темы для комментариев, зрительские обзоры; Twitter, Facebook, YouTube. Профессиональный критик – элитарист, привратник – олицетворяет собой все то, что кажется неправильным в старой системе.

Как член этого сообщества я, как ни странно, не буду притворяться беспристрастным по данному вопросу. Кроме того, у меня есть внятные представления о том, что может предложить профессиональная критика. Эксперты, безусловно, иногда давили на элитарность всеми возможными и невозможными способами, усиливая социальную предвзятость, игнорируя художников из маргинализированных групп. Также они, безусловно, бывали ретроградами, не признавая оригинальные таланты. Но самое главное в профессиональных критиках – это то, что если они действительно хороши, то их мнение – это не просто личные предпочтения или ситуативная реакция. Они информированы – а значит, их мнение формировалось на знании искусства: его истории, методов, возможностей, пиковых моментов (вот почему некоторые из лучших отзывов были написаны самими художниками). Профессиональный критик вряд ли станет облизывать свежую литературную сенсацию, называя автора новым Толстым лишь потому, что сам прочел Толстого. Эксперты говорят за себя, но они также выступают – или пытаются выступать – от имени чего-то большего, чем они сами: от ценностей и идеалов, от прошлого и будущего, от имени самого искусства.