Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл‑стрит - [118]
Трюки эконометрики
Многие экономисты (и существенная часть непрофессиональной общественности) сводят экономику к эконометрике. Но похоже, что предсказания, сделанные на основе экономического (или другого) моделирования, «хорошо» работают, пока реальность (случайно или по стечению обстоятельств) ведет себя в соответствии с моделями, то есть не слишком отклоняется от предыдущих результатов наблюдений, исходя из которых эти модели и были построены.
Чрезмерное применение математики, по крайней мере в случае эконометрики, связано с парадоксальной тенденцией скрывать фактическое положение дел. Как пишет лауреат Нобелевской премии по экономике Василий Леонтьев, «некритический энтузиазм по поводу использования математического аппарата часто ведет к тому, что за представительным видом алгебраических знаков скрывается эфемерное содержание… Ни в одной другой области эмпирических исследований столь громоздкий и сложный статистический инструментарий не использовался с такими незначительными результатами… Большая их [экономических моделей] часть складывается в штабеля без какого‑либо практического применения»[954]. По словам известного чешско‑американского экономиста Яна Кменты, в некоторых эконометрических моделях, использующих временные ряды, «эконометрика уходит все дальше от экономики. Трудно, к примеру, поверить, что человек, разбирающийся в экономике, может сказать по поводу формирования ВВП одну‑единственную вещь — он, мол, является результатом влияния временно́го тренда и случайных (стохастических) колебаний»[955].
Дэвид Ф. Хендри с юмором критикует такой подход в своем анализе зависимости инфляции в Великобритании от количества осадков[956]. Их влияние оказалось весьма значительным — даже более существенным, чем при попытке объяснить повышение цен на товары и услуги количеством денег в обороте. Смешно, не правда ли? К сожалению, и при эконометрических анализах мы часто получаем столь же ценные результаты, хотя их нелепость менее очевидна. И как нам на интуитивном уровне определить, верны они или нет, если наша интуиция молчит (или мы задаем неправильные вопросы)? Потому математика и есть лишь важный инструмент экономиста; профессионал в любом случае должен обладать широкими познаниями в общественных и исторических науках. Только тогда он сможет распознать, какие причинно‑следственные связи «более или менее правдоподобны», а какие — абсурдны. Именно человеческая сущность отличает людей от компьютеров.
Эконометрика подверглась самой, возможно, острой критике в 1980 году, когда Джеффри Сакс, Кристофер Симс и Стивен Голдфельд написали: «Можно пойти еще дальше и заявить, что академиками из числа макроэкономистов традиционные методы (макроэконометрического моделирования) были не просто поставлены под сомнение, а полностью дискредитированы. Практика использования эконометрических моделей для прогнозирования возможных последствий отдельных политических решений… обычно считается неоправданной или даже является главной причиной современных проблем»[957].
Истина больше, чем математика
От экскурса в эконометрику вернемся назад, к математике. Говоря про нее, часто утверждают, что эта дисциплина цельная и неизменная, объективная и непротиворечивая. Смертельный удар по такому представлению (возможности описания всей реальности с помощью лишь нескольких общепринятых аксиом и правил обращения с ними) нанес в 1931 году уроженец чешского города Брно математик Курт Гёдель. Он математически доказал (две теоремы о неполноте), что ни одна непротиворечивая формальная теория, содержащая элементарную арифметику, не способна подтвердить или опровергнуть любые имеющиеся в ней утверждения. Проще говоря, не на все математические вопросы ответы вычисляемы. С того времени мы твердо знаем, что есть области «истинные, но недоказуемые». Даже в математике.
Из данных теорем в первую очередь следует, что невозможно доказать все, об истинности чего мы интуитивно знаем (так или иначе эту истинность чувствуем), но что логически обосновать никогда не сможем. Наше мышление, кроме всем известных формальных подходов, имеет, очевидно, более широкую гамму возможностей разобраться с (не)истинностью предположений и теорем. Вывод Гёделя исключителен тем, что он прозвучал как гром среди ясного неба, — никто ничего подобного не ожидал, — и со следствиями из его теорем математики и философы разбираются по сей день. По Гёделю, любая формальная система аксиом является либо неполной, либо противоречивой. Быть полной и непротиворечивой она не может, поэтому нужно выбирать. Нам необходимо осознать, что и в чистой логике — на этом форпосте рациональности — допустимо взаимодействие разума и интуиции, в ней есть место чувству истины.
