Экономика добра и зла. В поисках смысла экономики от Гильгамеша до Уолл‑стрит - [117]
Соблазняющая математика
Завораживающая своей эстетичностью наука о структурах, порядке и отношениях нашла в экономике безопасное пристанище. Самая большая, вероятно, слабость (недостаток) математики именно в привлекательности, соблазняющей нас пускать ее в дело слишком часто: ведь она кажется такой элегантной, надежной, точной и объективной.
Причем в прелести этой науки нет ничего странного и удивительного, если осознать, что речь в действительности идет о «несуществующем», чисто человеческом творении. Она никак не связана с внешним миром — эту связь надо налаживать извне, например через физику, инженерно‑строительные дисциплины или экономику. Сама математика представляет собой абстрактный плод нашей мысли, ни больше ни меньше. Она необыкновенно изысканна и совершенна как раз потому, что была таковой задумана. Математика де‑факто нереальна. Парадоксально, но в выдуманной нами абстрактной дисциплине мы ищем (и часто находим) ключ к реальности.
Математика является тавтологией в чистом виде: одно выражение определяется через другое. Если так рассуждать, то это не наука, а абстрактный конструктор, язык, система составленных (полезных) определений и формул, ссылающихся друг на друга. Поэтому, по словам одного из величайших логиков прошлого столетия Людвига Витгенштейна, «пропозиция Логики — Тавтологии»[946]. И еще: «Логика находится по ту сторону опыта… Математика — это некий априорный логический метод. Пропозиции математики — уравнения, стало быть, мнимые Пропозиции»[947]. Да, математика остается лишь методом, в чистом виде (pure math) она бессодержательна. Лучше всего это выразил Бертран Рассел, один из известнейших мыслителей в области логики: «Математика может быть определена как наука, в которой мы никогда не знаем, о чем говорим, и никогда не знаем, верно ли то, что мы говорим»[948]. Нельзя отрицать, что для абстрактного математического языка экономисты нашли целый ряд практических применений. Но хороший слуга может быть плохим хозяином, и к такому случаю применимо высказывание Витгенштейна: «Границы моей речи указывают на границы моего Мира»[949]. Если математика стала языком экономистов, то следует считаться с последствиями: мы соответственно ограничили наш мир.
Экономическая наука имеет лишь две «опорные точки» в реальности. Первая — это механизм допущений, вторая — эмпирическая проверка результатов использования модели. Но часто случается вещь неприятная: в основе нашей искусственной конструкции лежат никак не реалистические допущения, а полученные результаты не совпадают с действительностью. Более того, одни и те же «факты» могут быть объяснены двумя совершенно разными, противоречащими друг другу теориями. И что в этом случае остается? Только лежащие между такими теориями ухмыляющиеся подмножества математики и университетской статистики[950]. Пьеро Мини обратил внимание, что математика имеет тенденцию вытеснять любую умственную конкуренцию и не хочет, чтобы кто‑то ее саму контролировал или сторожил. Это прекрасно иллюстрирует следующая история: «Платон показывает нам, как Главкон, обычный человек благородного происхождения, в диалогах с Сократом открывает в себе страстную любовь к совершенным и неизменным математическим рассуждениям, любовь, требующую пренебрежения многим ранее ценимым»[951]. Если мы мыслим математически, то многое преодолеем, но к огромному количеству других, не постижимых одним лишь разумом сторон нашей жизни дорога нам будет закрыта и вход запрещен. Размышлять о душе (или любви) математически, конечно, можно, но это принесет больше вреда, чем пользы. Если за реальное считать лишь объяснимое с помощью математики, то, к примеру, мир наших эмоций, духа (и любви) провалится в некую более низкую онтологическую категорию.
Что касается эмоций, то, как намекает вышеупомянутый пример с Главконом, математика сама их возбуждает (пылкую любовь к постоянным глубоким математическим размышлениям). Мало того, по свидетельству Платона, горячо можно любить и саму математику (но, как мы знаем со школьной скамьи, можно так же страстно ее и ненавидеть).
Если математика не построена на эмпирических основах, значит, в ней заложено стремление сбивать нас с пути. Будучи бдительными, мы все время должны сопоставлять абстракцию с реальностью. Но в экономике такая операция часто является делом почти невозможным. Дейдра Макклоски в своей книге «Тайные грехи экономики», кроме всего прочего, обращает внимание на тот факт, что значительная часть современной экономической науки представляет собой не более чем интеллектуальную игру с предпосылками, предварительными условиями, предположениями, допущениями: «Классическое изложение экономической “теории” звучит так: “Если информация симметрична, то в игре существует равновесие”, или так: “Если ожидания людей в определенном смысле рациональны, бла‑бла‑бла, то в данном случае существует экономическое равновесие, на которое правительственная политика влияния не оказывает”. …О’кей, а теперь представьте себе альтернативный набор допущений…
