Экономические провалы - [82]
Бессознательной веры нет, не ждите от него одобрения, пока он не понял, пока его мысленное око не увидело возможности исполнить; а если вы станете надсаждать его доказательствами и хвалить свое предложение, как бы добиваясь его одобрения и утверждения в неопровержимой пользе нововведения, тогда он закупоривается, и вы услышите короткий ответ: всяко бывает.
Но интересно бы поговорить и о тех сторонах, которые не представляют собой светлого сияния русского человека, даже о таких сторонах, в которых есть темные пятна.
В массе русского простонародья, за немногими исключениями, пятен нет, а есть только грехи, порождаемые скукой, всеми видимые; значит, и исправляемые общим упреком.
А если хотите искать пятен, не исправляемых общим упреком, то надо идти уже по другим разрядам человечества, где люди ходят на ходулях, где всякие пятна закрыты светлыми занавесками, да какими еще дорогими: Гобеленовскими, Брюссельскими... теперь некогда; скоро станция; разговор об этом выйдет длинный, кончить его не успеем, да лучше и не начинать, памятуя правило народной русской дипломации: говоренное слово серебро, а умолчанное - золото.
II
"Нет ни одной потребности, для какой бы то ни было страны,
более существенной и более необходимой, как потребность
в "истинных людях". Количество не устоит пред качеством, а
если и превозможет, то все-таки, рано или поздно, подчинится
непроизвольно, со всею его громадностию, духовной власти
качества. Это историческая аксиома".
Пирогов
Вскоре по выезде из Подсолнечной переехали мы мост, устроенный через канал для соединения Москвы-реки с Волгою, посредством коего предполагалось сделать Москву-реку многоводнее. Над этим делом потрудились более 15 лет и, наконец, нашли невозможным направить воду в Москву - невозможным от того, что маленькие речки, из коих должны были образоваться водяные хранилища, оказались совсем безводными. Но в воспоминание того, что здесь делался канал, существует отмежеванный бичевник, на коем покосы отдаются в аренду, с дозволением снимать их и тем помещикам, от которых отошли земли под бичевник.
Приближаясь к Клину, стали думать о чаепитии. С нами был И.А. Копосов, который принял на себя распоряжение по приготовлению чаев и обедов в оба пути - в Москву и обратно.
Да, надо вам сказать о том, кто он. И.А. Колосов, из воспитанников Коммерческого училища, поступил бухгалтером и казначеем к инженер-генералу Мельникову и находился при нем во все время постройки железной дороги из С.-Петербурга в Москву, сводил все счеты, поверил на 30 млн. квитанций, и теперь пристроился в частную службу: прежнее его место упразднилось, а ему без службы нечем жить. Отчего же генерал Мельников вверил суммы какому-то воспитаннику Коммерческого училища, и как он отыскал такого странного человека, что после поверки квитанций на 30 миллионов ему вдруг стало нечем жить? Да, генерал Мельников открыл новость: открыл то, что настоящая поверка со всем и не в поверке заключается, а только в отыскании странного человека для поверки. Можете судить, как мы все любовались блистательною бедностью И.А. Колосова, пред которою так и меркнет всякая роскошь. Каждый стал рассказывать об известной ему подобной блистательной бедности. Господи, сколько насчитали таких людей, которые скрываются в тени и не употреблены для поверки квитанций!
Отчего же это? Да верно оттого, что мало в ходу таких людей, к которым бы можно применить пословицу: на ловца и зверь бежит.
Входим на станцию в Клину. Чай, кофе готовы, калачей и саек много, и мы начали распивать от нечего делать.
Поехали далее. Вот вдали и село Завидово. Вспомнили один из известных романов Загоскина "Рославлев, или русские в 1812 году", в котором действие начинается с села Завидово. Теперь Завидово в стороне: его обошла железная дорога.
С воспоминанием о 1812 г. соединено у нас неразлучно имя Алексея Петровича Ермолова. Черноморцы с восторгом возобновили в своих рассказах сделанный им, Алексеем Петровичем, прием, припоминали его слова, говорили и объясняли многое, но не могли объяснить только одного явления: почему у них после Севастопольской бомбардировки ничто уже не вызывает слез на глаза, а вид Алексея Петровича и слова его заставили их всех плакать, как будто слезы, с коими он говорил, сообщались им всем.
— А знаете ли, господа: у меня есть что-то относящееся к теперешнему разговору.
— Что такое?
— Письмо от Алексея Петровича, которое я имел счастие получить сегодня же утром. Это письмо заключает в себе поклон всем вам.
— Где оно? Давайте письмо скорее.
— Вот оно, читайте.
"Сообщите мое высокопочитание вашим спутникам; болезнь моя не допустила лично представить им совершенную признательность за посещение, которым угодно было им меня, старика, удостоить. Я буду уметь, не без гордости, сделать это самым лестным в жизни моей воспоминанием".
- Дайте прочесть мне. - И мне, и мне! Послышались голоса с очевидным нетерпением, и чтение продолжалось долго-долго по всем вагонам.
III
"Понеже не то царственное богатство, еже в
царской казне лежащия казны много, ниже то
царственное богатство, еже синклит царского
Франсиско Гойя-и-Лусьентес (1746–1828) — художник, чье имя неотделимо от бурной эпохи революционных потрясений, от надежд и разочарований его современников. Его биография, написанная известным искусствоведом Александром Якимовичем, включает в себя анекдоты, интермедии, научные гипотезы, субъективные догадки и другие попытки приблизиться к волнующим, пугающим и удивительным смыслам картин великого мастера живописи и графики. Читатель встретит здесь близких друзей Гойи, его единомышленников, антагонистов, почитателей и соперников.
Автобиография выдающегося немецкого философа Соломона Маймона (1753–1800) является поистине уникальным сочинением, которому, по общему мнению исследователей, нет равных в европейской мемуарной литературе второй половины XVIII в. Проделав самостоятельный путь из польского местечка до Берлина, от подающего великие надежды молодого талмудиста до философа, сподвижника Иоганна Фихте и Иммануила Канта, Маймон оставил, помимо большого философского наследия, удивительные воспоминания, которые не только стали важнейшим документом в изучении быта и нравов Польши и евреев Восточной Европы, но и являются без преувеличения гимном Просвещению и силе человеческого духа.Данной «Автобиографией» открывается книжная серия «Наследие Соломона Маймона», цель которой — ознакомление русскоязычных читателей с его творчеством.
Работа Вальтера Грундмана по-новому освещает личность Иисуса в связи с той религиозно-исторической обстановкой, в которой он действовал. Герхарт Эллерт в своей увлекательной книге, посвященной Пророку Аллаха Мухаммеду, позволяет читателю пережить судьбу этой великой личности, кардинально изменившей своим учением, исламом, Ближний и Средний Восток. Предназначена для широкого круга читателей.
Фамилия Чемберлен известна у нас почти всем благодаря популярному в 1920-е годы флешмобу «Наш ответ Чемберлену!», ставшему поговоркой (кому и за что требовался ответ, читатель узнает по ходу повествования). В книге речь идет о младшем из знаменитой династии Чемберленов — Невилле (1869–1940), которому удалось взойти на вершину власти Британской империи — стать премьер-министром. Именно этот Чемберлен, получивший прозвище «Джентльмен с зонтиком», трижды летал к Гитлеру в сентябре 1938 года и по сути убедил его подписать Мюнхенское соглашение, полагая при этом, что гарантирует «мир для нашего поколения».
Константин Петрович Победоносцев — один из самых влиятельных чиновников в российской истории. Наставник двух царей и автор многих высочайших манифестов четверть века определял церковную политику и преследовал инаковерие, авторитетно высказывался о методах воспитания и способах ведения войны, давал рекомендации по поддержанию курса рубля и композиции художественных произведений. Занимая высокие посты, он ненавидел бюрократическую систему. Победоносцев имел мрачную репутацию душителя свободы, при этом к нему шел поток обращений не только единомышленников, но и оппонентов, убежденных в его бескорыстности и беспристрастии.
Мемуары известного ученого, преподавателя Ленинградского университета, профессора, доктора химических наук Татьяны Алексеевны Фаворской (1890–1986) — живая летопись замечательной русской семьи, в которой отразились разные эпохи российской истории с конца XIX до середины XX века. Судьба семейства Фаворских неразрывно связана с историей Санкт-Петербургского университета. Центральной фигурой повествования является отец Т. А. Фаворской — знаменитый химик, академик, профессор Петербургского (Петроградского, Ленинградского) университета Алексей Евграфович Фаворский (1860–1945), вошедший в пантеон выдающихся русских ученых-химиков.