Эклипсис - [42]

Дыхание Кинтаро коснулось его уха.

– Хочешь меня о чем-нибудь попросить? – промурлыкал он.

– Пошел ты, – сквозь зубы выговорил Итильдин, продолжая дергаться. Ничего более умного в голову не приходило. Особенно когда одна твердая деталь организма Кинтаро прижималась прямо к его ягодицам. А степняк еще и совершал ленивые движения бедрами, имитируя половой акт, и дышал Итильдину в ухо. С него станется и целовать его начать, будто они любовью занимаются, а не дерутся!

Итильдин вспомнил традицию поединков эссанти, которым не раз был свидетелем, и ему мгновенно стало жарко. Кочевники сходились врукопашную, без оружия и без одежды, и победитель получал побежденного прямо на месте поединка, на примятой степной траве.

– Вы оба сумасшедшие, вы это знаете? – сообщил Лиэлле откуда-то слева.

– Этот наивный эльф думает, что может мне сопротивляться, – сказал Кинтаро насмешливо. – А у самого, небось, уже стоит.

Пытаясь подавить смущение и возбуждение, Итильдин процедил ядовито:

– Ну, попробуй что-нибудь сделать в этой позе. Или так и будешь лежать на мне, истекая слюной?

Альва присвистнул, а Кинтаро расхохотался.

– Наш сладенький рыжий окончательно тебя развратил, – выговорил он сквозь смех. – Не терпится? Так и скажи, не стесняйся.

Эссанти поднял эльфа на колени. Итильдин намеревался вырваться сразу же, как только хватка вождя на его запястьях ослабнет, однако не успел. Одной рукой Кинтаро обхватил его поперек груди, прижав его руки к бокам, а другой потянулся к его паху. Ладонь вождя обжигала, словно он прикасался к обнаженным нервам. Итильдин громко втянул воздух через стиснутые зубы и напрягся в объятиях своего непрошеного любовника. Несколько издевательски медленных движений – и у эльфа началась роскошная эрекция.

– Соскучился по мне, эльф? – сказал Кинтаро вкрадчиво, проводя пальцами по его груди, и впился губами в шею, засасывая нежную кожу самым безжалостным образом.

Тот всхлипнул, закатывая глаза и откидывая назад голову. Руки его бессильно упали, тело обмякло, но та его часть, которой завладела рука Кинтаро, болезненно затвердела. Возбуждение было болью. Кинтаро вызывал ее, и только он мог ее успокоить.

– Я тебя ненавижу, – выдохнул Итильдин, и Кинтаро отозвался, не отрываясь от своего занятия:

– Плевать. Главное, ноги раздвигай.

– Ублюдок, – пробормотал эльф и сорвался на стон, когда почувствовал внутри себя грубые, властные и при этом мастерски точные прикосновения пальцев.

– Сучка, – нежно шепнул Кинтаро, кладя руки ему на бедра и подтягивая эльфа к себе.

Потом Лиэлле вдруг оказался между раздвинутых колен Итильдина и начал его целовать, щекоча своими шелковистыми кудрями, и сознание эльфа снова отключилось, еще раньше, чем вождь эссанти взял его прямо так, на коленях, а криданский кавалер наклонился и пустил в дело свой умелый рот. Осталось только бесстыдное наслаждение, руки, губы, волосы, бедра, ноги, кожа, гладкая и мокрая от пота, повсюду брызги горячей влаги, твердая плоть внутри, твердая плоть снаружи, и нет никакой возможности вынырнуть из сладкого затмения. Не тогда, когда один твой любовник – утонченный и искусный аристократ, а второй – дикий ненасытный варвар…

И все-таки ни разу Итильдин не сдался Кинтаро без борьбы. Каждый раз, когда вождь грубо, по своему обыкновению, заваливал его на шкуры, властно целовал, тискал между ног, эльф начинал отбиваться. Правда, ни разу ему не удавалось продержаться дольше получаса. Стоило только Кинтаро облапить его и начать ласкать и покусывать в самых чувствительных местах, как эльф совершенно терял силы к сопротивлению, особенно если к варвару присоединялся коварный Лиэлле. Вдвоем они мигом превращали его в распутное существо, с воплями и стонами извивающееся на шкурах. Сопротивляться было абсолютно бесполезно – и все-таки эльф это делал. Последняя уступка его гордости, больше ничего не оставалось. Варвар раздражал его – каждым движением, каждым словом, каждым воспоминанием, которое вызывал в эльфе. Он ненавидел Кинтаро за ту власть, которую вождь эссанти имел над бывшим своим пленником, за все то прошлое и настоящее, что связало их странными узами, которые было невозможно разорвать, но которым эльф не хотел подчиниться.

Но ни разу он не сказал «нет». Ему нравилось драться с Кинтаро. Теперь у эльфа была привилегия посылать его к черту, выпутываться из его настойчивых объятий, награждать ударом или пинком, украшать синяками и ссадинами. Целуясь, они нередко прокусывали друг другу губы до крови, и во время оргазма эльф полосовал спину варвара глубокими царапинами. Глядя потом на эти следы, Итильдин испытывал странное удовлетворение. Это было своего рода реваншем за его былую беспомощность и покорность. Теперь Кинтаро не мог получить его без боя, и варвару никогда не надоедало играть в эту игру. Так же, как и эльфу. А Лиэлле не надоедало наблюдать. Итильдин все время чувствовал, как его возлюбленный смотрит на их возню горящими глазами с почтительного расстояния, выжидая, когда можно будет присоединиться. Когда же Кинтаро и Итильдин, выпустив пар, переключались на Альву и объединяли усилия, то за короткое время доводили его своими ласками до беспамятства. Эльф не уставал удивляться, какой нежный, горячий и чувствительный его Лиэлле.