Экипажи готовить надо - [12]

Лучи солнца остро дробились в стекле и стали вестибюлей, зайчики играли в замках солидных портфелей, гримасничали в лаке машин. Неторопливо беседуя, шли, сидели и ехали люди, необыкновенно красивые люди, среди которых было много молодых бородачей. Иван глядел, слушал обрывки бесед, старался вникать в них.

«Ни минуты впустую! — такой девиз взял он с того дня на вооружение. — Закончить службу, год на подготовку, и — университет. А потом!..»

Он уже работал на заводе, там же, где и до армии, там же, где и его отец, механик Илья Кувшинников. А каждую свободную минуту использовал, чтобы читать, читать, читать. Книги по физике, химии, математике, биологии были одинаково интересны; Иван не знал еще, на чем остановиться, какой сделать выбор, но знал — туда, в городок, к этим необычным парням, в их среду, в лаборатории, в эксперименты, в научный поиск! «Ни минуты впустую! — подхлестывал он себя. — Ни минуты».

Но свободных минут становилось меньше и меньше. А все потому, что… Ведь кому-то надо и в комитете сектор возглавлять, и подшефных школьников в поход сводить, и спортивную честь завода защищать, и повышенные обязательства не только брать, но и выполнять.

Уж урезал, урезал Иван свой сон, да больше некуда. «Ваня, это что же такое! — стонала мать. — Ты посмотри на себя. Ты же зеленый весь. Демобилизовался — лучше был, справнее. Ну, куда же годится: проснусь, погляжу — сидит. Эдак ведь и до худа недалеко…»

Иван в ответ только посмеивался, однако чувствовал, что мать права, что так и «до худа недалеко».

«Да, это, пожалуй, единственная возможность подготовиться в университет, — думал он, слушая белобрысого Кешу-секретаря, когда тот агитировал его поехать в лагерь. — Свободное время, свежий воздух, режим…»

«Все теперь полетело к чертям! — досадовал он, сидя на кровати. — Вот зачем сунулся? Что смыслю в этой педагогике? С Анной Петровной испортил отношения. В ораторы полез! Критиковать принялся, поручательства брать! Права Ирина — дерево я, дубина и больше никто. Над такими смеются: в каждой бочке затычка…»

А в это самое время на своей кровати ворочалась и не могла заснуть Ирина.

«Как же ничего не произошло? Как же не было? — спорила она с собой. — Нет, это не просто столкновение. Вначале — да. Но потом… его руки… Да было же, было! Что я, не почувствовала, что ли? Не поняла? Дерево… Сморозила сама не знаю что!»

А через минуту:

«Надо было пощечину ему влепить. Как он посмел!.. И вообще, что в нем может быть интересного? »

«Но ты же совсем его не знаешь! А вдруг он в тысячу раз интереснее этого кривляки Вадима? Вон он как на педсовете выступил! Смогла бы ты, будущий педагог, так выступить?»

«Но надо спать, спать, спать. Мама как наказывала? Минимум восемь часов… Я буду умницей, мама, я сейчас засну. Я смертельно хочу спать».

И вдруг всем телом вспомнила прикосновение. «Какое горячее дерево!» — и беззвучно рассмеялась. Сон не приходил, сна не было ни в одном глазочке…

«Завтра же объясниться с Анной Петровной! Сделать так, чтобы все было по-старому. Накрутил! И ведь за один день! Поразительные способности, черт побери!.. Нет, это, наверное, лес виноват, обалдел я в лесу, утратил контроль и… Лес виноват… Лес… А Ирина-то?.. Ирина… не сердись… я не хотел тебя… обидеть…» — Иван засыпал.

Глава 7

Когда шла утренняя уборка палат и территории, а весь отряд, вооруженный вениками из сырых ивовых веток, усиленно пылил, Анна Петровна подошла к Ивану и сказала, что ей нужно кое-что постирать и себе, и ребятишкам. Сын и дочь у нее тут же, в лагере, только в другом отряде.

— Побудьте-ка сегодня с пионерами… — лицо холодное, непроницаемое.

— Хорошо, хорошо, Анна Петровна! — а что ему оставалось?

— Да! Чуть не забыла. Вечером конкурс инсценированных песен. Надо готовиться. Вы уж тут без меня… Вам, как говорится, и карты в руки…

— Хорошо, хорошо, Анна Петровна.

И Анна Петровна неторопливо пошла прочь — белая, идеально отглаженная кофта, строгая черная юбка, в руке узелочек.

«Хорошо, хорошо, Анна Петровна! — передразнил себя Иван. — Получил? Погоди, то ли еще будет! Попробуй верни теперь доброе старое время. Тихие часочки в беседке. На надувном венгерском матрасе…»

Ребята, покончив с уборкой, слонялись вокруг палаты, поглядывали на вожатого. Время шло. А Иван колебался, может, найти, догнать, выложить все начистоту, извиниться за вчерашнее, мол, не хотел я, пусть будет все как было? Ведь опять же год пропадет, сколько можно откладывать?

И чем больше колебался, тем сильнее злила мысль, что его наказали, как мальчишку.

«Поставила в угол, лишила мороженого… и ушла! Многозначительно ушла. Уверена, что без нее будет крах, бедлам, хаос, развалится дисциплина и падет нравственность!..»

Надо было что-то делать.

«Ладно! — решил он наконец. — Первую смену отбарабаню, так и быть. Чтоб хоть не выглядеть трепачом, чтоб — на совесть. А потом удирать. Наотрез откажусь. В этом году кровь из носу, а вступительные сдать!»

Приказав Юрке Ширяеву построить отряд, Иван побежал к физруку, забрал у того все компасы, какие нашлись, зашел в пионерскую комнату за ватманом и, велев отряду шагать за собой, вывел его через северные лесные ворота.