Экипаж. Лев. Лиссабонские любовники - [19]

Жан вернулся к столу, где шла игра в бридж. Тели играл с тем пылким и ребяческим задором, с которым делал абсолютно все: исполнял ли кадриль эскадрильи или сражался. Его запал, как обычно, задавал тон остальным, и партия вместе с ним казалась более живой и более занятной.

Марбо, карауливший у двери, вмешался в разговор:

— Смотри-ка, Тели, Дешан не возвращается. Складка легла на лоб капитана, но он сказал:

— Он уже целую неделю не вылетал, ему хочется проветриться.

Вызывающее везение сопутствовало Новию, и Тели решил во что бы то ни стало его обыграть. В этой борьбе час пролетел незаметно. Скатерть медового от солнца цвета внезапно потускнела. Глаза обратились к небу. На него беловатыми клочьями наползали густые тучи.

— Дешан скоро вернется, — машинально сказал капитан.

Однако голос прозвучал как-то странно и удивил его самого. Он выдавал беспокойство, которое до сих пор им не осознавалось и которое Тели почувствовал также явно у других. Тем не менее никто из них этого не показывал. В эскадрильи знали, что говорить о несчастье — значит его притягивать.

Они опять углубились в игру, но, охваченные глухим беспокойством, сидели как на иголках. Пальцы судорожно вцепились в карты.

— Почти ничего не видно, — вдруг сказал «доктор».

— Вечер наступил очень быстро, — ответил Эрбийон.

— Это из-за того, что мы поздно пообедали, — заметил Шаренсоль.

Они опустили головы, чтобы как-нибудь невзначай, пусть даже взглядом, не обменяться мыслью, которая, как все понимали, была их общей. Все знали о непреодолимом отвращении Дешана к полетам в сумеречном мареве, и при этом никто, даже издалека, не слышал рокота его самолета.

Тишина нарушалась только упражнениями капитана Ройара на манипуляторе. Тели, обернувшись к нему, очень тихо сказал:

— Не могли бы вы перестать, старина. А то ваши позывные можно принять за сигнал тоски.

Затем, обращаясь к игрокам, лихорадочно добавил:

— А вы что притихли? Мы еще не закончили. «Доктор», делайте ставку.

Лица вновь склонились над картами, расположенными в виде веера. Тем временем и последние просветы затягивались. Крупные капли дождя, как в гонг, застучали по железной крыше.

— Эрбийон, подойдите ко мне, — сказал капитан.

И прошептал ему на ухо:

— Позвоните, только не отсюда, а из кабинета, позвоните на батареи, в наблюдательные пункты, в штаб армии, везде, и попробуйте что-нибудь узнать.

Когда молодой человек вернулся, комнату уже освещали электрические лампочки. Несмотря на то что Тели не произнес ни слова, все глаза слишком пристально всматривались в Жана.

— Они ничего не знают, — сказал он, сопроводив свои слова жестом, который ему не удалось сделать беззаботным.

— Тели, их было четверо? — спросил Марбо вполголоса.

Капитан не ответил. В столовую прокралась смерть.

Однако Новию, которого обуял ужас, захотелось переключить внимание.

— Без шанса на успех, — сказал он.

А Шаренсоль ответил:

— Двойка треф.

Стажеру показалось, что всем не хватало воздуха, но дверь открыть они были не в силах. В ночи бушевала гроза.

Поскольку другого занятия они не нашли, то партия продолжалась.

Два дня подряд они сидели в бараке, ходящем ходуном от бури, с завываниями свирепствовавшей на плато. Ветер разворотил крыши ангаров. Чтобы пройти по летному полю, приходилось сражаться с ним, словно с течением полноводной реки.

Все эти два дня Тели ждал новостей о Дешане. Он любил его глубоко, сильно, конечно же с менее трогательной нежностью, чем Бертье, но более крепкой любовью, потому что она основывалась на тысячах воспоминаний о совместных попойках, разведках, сражениях, на осязаемой и ежедневной основе трехлетней жизни в эскадрильи.

Перестав надеяться, он приказал вывесить в столовой следующее обращение:

«При первом же просветлении — патруль из пяти самолетов. Искать боя».

Марбо прочел этот приказ первым и пошел к Тели.

— Ты хочешь отомстить за Дешана, это так? — спросил он.

Капитан промолчал, тогда он продолжил:

— Это не наша обязанность. Мы не истребители.

— Что, дрожишь, Желатин? — зло ответил Тели.

Толстый капитан пожал плечами.

— Тебе отлично известно, ради полезного дела я сделаю все, что нужно, — сказал он. — Но ты зря решил рисковать своей и нашими шкурами из-за горечи потери.

Брови капитана дрогнули, но он сдержался.

— Ты прав, — заметил он. — Я возьму добровольцев. Но заранее тебя предупреждаю, что ты не полетишь. Я возьму Эрбийона — он не так устал.

— Два безумца вместе. Всего хорошего.

Тели, видя, как его крупная фигура осторожно протискивается в узкую дверь, воскликнул:

— Марбо, послушай. Ты прав, и я прав. Мы не в обиде?

Толстяк посмотрел на него долгим взглядом своих маленьких живых глаз.

— Должно быть, ты действительно взволнован, мой бедный дружище, раз извиняешься передо мной, — сказал он.

Он похлопал капитана по плечу, что для него являлось выражением самого глубокого волнения. Однако так и не согласился принять участие в патруле.

На следующее утро, когда на заре ординарец пришел его будить, Эрбийон подскочил от радости. На этот раз он полетит сражаться.

В спешке он не стал одеваться и влез в свой меховой комбинезон прямо в пижаме. В столовой он увидел Тели, выбритого, начищенного, блестящего, словно готового отправиться на праздник. На столе лежали ломтики холодного мяса и стояли стаканы, наполненные розовым вином.