Экипаж. Команда - [2]

– Манера у нас такая… Ладно, пока, – окно закрылось.

Саша и Виталий вернулись в свою «шестерку».

– Ну, и кто такие? – с нескрываемой иронией спросил Сергей Васильевич.

– Спецслужба какая-то! – с восторгом ответил Виталий.

– Угу!!! Я бы сказал – спецслужба агентов национальной безопасности! Жертвы сериалов! – вздохнул старшина. – Запомнили раз и навсегда: это НАРУЖКА!

– Какая норушка? – в один голос переспросили молодые милиционеры.

– Слушайте, бандерлоги, – добродушно объяснил Сергей Васильевич. – Не норуШка в смысле мышь, а НАРУЖКА от слова наружное наблюдение ГУВД. Если официально, то сотрудники оперативно-поискового управления ГУВД. То есть управления, которое в справочниках есть, а офицеров его почти никто не видит, и где они находятся почти никто не знает. Расшифровывать словосочетание «наружное наблюдение», надеюсь, не нужно?

– Шпики, что ли? – сформулировал Виталий, прокручивая в голове внешности сидевших на заднем сиденьи («а ведь один – совсем пацан, как я»).

– Можно сказать и так, только без котелков, как в кино, и извозчиков.

– А что они сразу не предъявились? – не унимался Саша, которого все-таки задело вежливое хамство представителей спецслужбы. (Кстати, физиономию водителя он запомнил. Чем-то она ему понравилась. Может быть, спокойной уверенностью?)

– Да скучно им. Да и визитная карточка у них такая: «А чо? – А ни чо! Мы примуса починяем!» – ухмыльнулся старшина. – А потом, опера нас как называют?

– Цветные, – ответил уже ставший понемногу въезжать в милицейский сленг Виталий.

– Во-во. Мы, в свою очередь, гаишников за милицию не считаем. А наружка сторонится всех, даже оперативников. Они себя разведкой называют. В общем, у каждой службы – свои погремушки. А с этими лучше не связываться. Я сразу понял, когда увидел: «девятка» чистенькая, у заднего стекла сумки какие-то черные (там у них аппаратура, наверное)… Глаза, как у мертвецов, в нашу сторону не смотрят… антенка маленькая торчит… номера областные (у них этих номеров, как у нас в отделе пьяных и битых). Похоже, адрес какой-то на Беринга или Шевченко пасут – их тут не одна машина – я вас уверяю.

Наряд ОВО уже медленно поворачивал с Малого проспекта на Гаванскую. По пустынной Наличной пронеслась модная красная иномарка.

– Во! – вскинулся рукой старшина. – Этих погоняем! Молодежь хиппует – возможно, на коксе.

«Шестерка» зарычала, включила мигалки и дернулась в погоню.

Глава первая Гурьев

…Если наблюдаемый начинает оглядываться, то филер должен определить, почему именно он начал оглядываться: потому ли, что намеревается посетить какое-либо конспиративное место, и боится чтобы его не заметили, или потому, что сам заметил наблюдение…

из Инструкции по организации филерского наблюдения

Водитель «девятки», от которой отъехали милиционеры, потянулся, разминая плечи. Потянулся со смаком, так, что сиденье под ним затрещало.

– Вот работенка! Пятый час глядим в погасшие окна. Утром сменят – придешь к бабе и соврать нечего – мол, опасная и секретная у нас служба! – преодолевая зевоту, пробурчал Антон Гурьев.

Гурьев был капитаном. Он отслужил в «НН» шесть лет, стал крепким профессионалом, однако в последнее время его взгляды на этот мир – мир погасших до пересменки окон, – менялись. Причем менялись с катастрофической быстротой. Нет, Гурьева перестала устраивать даже не зарплата, о которой можно (и лучше) не говорить. Его перестало устраивать то унизительное состояние, когда нормальные люди стараются двигаться, крутиться в меру своих запросов и характеров, а он, Гурьев, в это время должен стоять на незримых рубежах отчизны и следить. А если что – его нет. И не в тщеславии дело, а в том, что связей, контактов элементарных нет… этого нет… того нет.

– Ни хуя нет! – вслух произнес Антон.

– Так спит еще – рано, – не понял коллега, полагая, что Гурьев имеет в виду объект.

– Потому что нормальный – вот и спит! А ебанутые на голову с ОВОшниками собачатся по ночам, – огрызнулся Гурьев.

Ему ответили понимающим молчанием, хотя, если честно, двое из троих не поняли ничего. Старший смены, а на их языке бригадир, понял, но лаяться не стал. Он развернул плитку заморского шоколада, отломил кусок и протянул через плечо Гурьеву. Гурьев взял, нервно засунул весь кусок в рот, прожевал.

– Вкусный, – с набитым ртом похвалил он.

– Мне очень давно один летчик сказал, что быть бомбардировщиком – это часы скуки, перемежающиеся минутами ужаса, – успокоил его старший.

Бригадиром в смене был Александр Нестеров. Мама Нестерова была легендой наружного наблюдения. Нестеров с детства слышал шуршание радиостанций. Он работал девятнадцатый год и сам стал легендой. Нестеров был болен наблюдениеманией (не путать с вуайеризмом!). Он плохо понимал, почему солнце постоянно исчезает с неба, но мог срисовать номер квартиры, в которую зашел объект, даже если того со всех сторон окружали телохранители. Когда Нестеров разговаривал, то наклонял голову к левому плечу. Эта привычка выработалась с годами от разговоров по радиостанции. Своего рода благоприобретенный миазит.

– Ыщо есть! – улыбнулся молодой Лямин, перебирая фирменные упаковки с провизией.