Екатерина Великая. Портрет женщины - [3]

В восемнадцатом веке даже обедневшие княжеские фамилии старались соответствовать своему статусу. У детей из благородных семей были няни, гувернантки, воспитатели, учителя музыки, танцев, верховой езды и богословия; их обучали этикету, манерам и религиозным нормам, принятым при европейских дворах. Этикет был самым главным: маленькие ученики упражнялись в том, как нужно кланяться и делать реверансы, пока не достигали совершенства и автоматизма. Уроки иностранных языков имели первостепенную важность. Юные принцы и принцессы должны были говорить и писать на французском – языке образованных европейцев. В аристократических немецких семьях немецкий язык считался вульгарным.

Влияние гувернантки Елизаветы (Бабетты) Кардель на жизнь юной Софии было очень сильным. Бабетте, француженке-гугенотке, которой протестантская Германия казалась ближе по духу и безопасней, нежели католическая Франция, было доверено обучение Софии. Бабетта понимала, что причиной воинственного поведения ее ученицы часто являлись ее одиночество и недостаток внимания и заботы. Бабетта давала ей все это. Она также привила Софии любовь к французскому языку, оставшуюся с ней до конца жизни, продемонстрировала всю логичность, деликатность, остроумие и живость этого языка в письменной и устной речи. Уроки начинались с басен де Лафонтена, затем они переходили к Корнелю, Расину и Мольеру. Позднее София пришла к выводу, что большая часть ее обучения строилась на заучивании наизусть. «Все очень рано заметили, что у меня хорошая память, поэтому меня постоянно мучили, заставляя все заучивать наизусть. У меня до сих пор сохранилась Библия на немецком, где красными чернилами подчеркнуты строки, которые я должна была выучить».

Педагогические методы Бабетты были значительно мягче тех, что использовал пастор Вагнер, педантичный армейский капеллан, которому отец Софии – ревностный лютеранин – поручил обучить свою дочь религии, географии и истории. Строгий Вагнер требовал постоянного заучивания и повторения, но такой подход не имел особого успеха у воспитанницы, которую Бабетта уже в то время называла esprit gauche[1]. Девочка задавала обескураживающие вопросы: «Почему великие люди античности, такие как Марк Аврелий, были навечно прокляты? Неужели из-за того, что они не знали о спасении Христа и, следовательно, не могли быть спасены?» Вагнер отвечал, что на то была воля Божья. «Какова была природа Вселенной до Сотворения мира?» Вагнер объяснял, что до этого был хаос. Тогда София попросила описать первоначальный хаос, но этого Вагнер сделать не смог. Слово «обрезание», которое использовал Вагнер, вызвало естественный вопрос: «Что это означает?» Вагнер, придя в ужас от положения, в котором очутился, отказался отвечать. Подробно рассказывая о кошмарах Страшного суда и трудностях спасения, Вагнер так запугал свою ученицу, что «ночью, перед рассветом, я подошла к окну и заплакала». Однако на следующий день она нанесла ответный удар: «Как бесконечная доброта Господа может сочетаться с ужасами Страшного суда?» Вагнер принялся кричать, что не существует рациональных ответов на эти вопросы, а все, что он ей говорит, нужно принимать на веру, и даже стал угрожать своей тростью. Тогда вмешалась Бабетта. Позже София писала: «Я была полностью уверена, что герр Вагнер – тупица. – И добавила: – Все свою жизнь я уступала лишь доброте и разуму и сопротивлялась любому давлению на меня».

Тем не менее ни доброта, ни давление не помогали ее учителю музыки герру Рёллигу. «Он приводил с собой человека, который ревел басом, – позже писала она своему другу Фридриху Мельхиору Гримму, – и заставлял его петь в моей комнате. Я слушала и говорила себе: «Он же ревет, как бык», но герр Рёллиг приходил в неописуемый восторг, слушая бас». Она никогда не преувеличивала свои возможности ценить гармонию музыки: «Мне так хочется слушать музыку и наслаждаться ею, – писала София-Екатерина в своих «Мемуарах», – но все мои старания тщетны. Я слышу только шум и ничего больше».

Екатерина не забыла уроков Бабетты Кардель и годы спустя, уже став императрицей, она с благодарностью высказалась о ней: «Она обладала благородной душой, выдающимся умом, золотым сердцем; она была терпеливой, доброй, веселой, справедливой, постоянной – именно такую гувернантку должен иметь каждый ребенок». Вольтеру она писала, что была «ученицей мадмуазель Кардель». В 1776 году в возрасте сорока семи лет она написала Гримму:

«Порою невозможно узнать, о чем дети думают. Детей трудно понять, особенно когда их методично приучают к покорности, а личный опыт заставляет проявлять осторожность в беседах с учителями. Разве не наталкивает это вас на мысль, что нужно не бранить детей, а завоевывать их доверие, дабы они не скрывали от нас свою глупость?»

Чем более независимой становилась София, тем сильнее это тревожило ее мать. Девочка была заносчивой и непокорной, поэтому Иоганна решила искоренить эти черты прежде, чем возникла необходимость подыскивать ей подходящую партию. Поскольку замужество было единственной перспективой для юной принцессы, Иоганна твердо вознамерилась «изгнать из нее дьявола гордыни». Она постоянно твердила дочери, какой та была некрасивой и глупой. Софии запрещалось разговаривать, если только к ней не обращались, и высказывать в присутствии взрослых свое мнение. Ей надлежало опускаться на колени и целовать подол платья всех знатных дам, посещавших их. София подчинялась. Несмотря на то что девочка была обделена нежностью и заботой своей матери, она сохраняла уважительное отношение к ней, оставалась молчалива, выполняла распоряжения Иоганны и держала свое мнение при себе. Позже умение сдерживать свою гордость и терпеть унижения очень пригодилось Софии – ставшей к тому времени Екатериной – она использовала эти навыки в критических ситуациях и перед лицом опасности. Если ей угрожали, она заворачивалась в плащ смирения и преклонения и на время становилась покорной. В этом она также брала пример с Бабетты Кардель – женщины благородного происхождения, смирившейся с более низким по статусу положением гувернантки, но сумевшей сохранить уважение к себе, чувство собственного достоинства и гордость, что поднимало ее в глазах Софии и ставило даже выше матери.