В шестнадцать лет Иоганна оказалась не готова исполнять обязанности матери. Беременная она жила мечтами, что ребенок будет во всем похож на нее, и что, в конце концов, их жизнь наладится, и она сможет реализовать все свои устремления. В своих мечтах она не сомневалась, ребенок, которого она носит, будет сыном, наследником своего отца и, что более важно, красивым и выдающимся мальчиком, чьей блистательной карьерой она будет руководить и чьими заслугами непременно воспользуется.
В 2.30 ночи 21 апреля 1729 года в холодный серый предрассветный час Иоганна родила ребенка. Увы, этим маленьким созданием оказалась девочка. Иоганна и Христиан Август нарекли ребенка Софией Августой Фредерикой, однако с самого начала Иоганна не испытывала и не проявляла к новорожденной никаких материнских чувств. Она не занималась своей маленькой дочкой, не сидела над ее колыбелью и не баюкала на руках. Вместо этого она тут же отдала ребенка на попечение слуг и кормилиц.
Возможно, одним из объяснений поведения Иоганны было то, что она едва не умерла при родах: в течение девятнадцати недель после рождения Софии ее молодая мать оказалась прикована к постели. Кроме того, Иоганна сама была еще очень юной, а ее многочисленные амбиции остались практически нереализованными. Но главное, ребенок оказался девочкой, а не мальчиком. Если бы тогда Иоганна знала, что рождение дочери стало самым важным достижением в ее жизни! Если бы ребенок оказался сыном, которого она так страстно желала, и если бы ему суждено было возмужать, он унаследовал бы от отца титул князя Ангальт-Цербстского. И тогда история России развивалась бы по совершенно иному пути, а Иоганна-Елизавета не получила бы даже той маленькой роли, которую она в итоге сыграла.
Через восемнадцать месяцев после рождения первого ребенка Иоганна произвела на свет мальчика, о котором мечтала. Ее нежность ко второму младенцу, нареченному Вильгельмом Христианом, проявилась еще сильнее, когда она поняла, что ребенок родился не совсем здоровым. Мальчик, страдавший рахитом, стал ее страстью: она пестовала его, баловала, практически не выпускала из поля зрения, окружала той нежностью и заботой, которой была лишена ее дочь. София, к тому времени уже осознавшая, что ее рождение стало разочарованием для матери, видела, с какой любовью мать относилась к ее младшему брату. Нежные поцелуи, ласковые слова, которые она нашептывала ему на ухо, заботливые прикосновения, – все доставалось мальчику, София лишь наблюдала за этим. Разумеется, матери калек или хронически больных детей часто проводят больше времени с больным ребенком, и остальные дети вполне естественно обижаются, что им уделяется не так много внимания. Но Иоганна отвергла Софию еще до рождения Вильгельма, а впоследствии ее равнодушие к дочери лишь усилилось. В результате любовь матери к брату стала для девочки незаживающей раной. Большинство детей, отвергнутых или заброшенных ради своих братьев или сестер, реагируют примерно так же, как София; чтобы избежать еще больших страданий, она скрывала свои эмоции – она ничего не получит и поэтому ничего не ждала. Маленький Вильгельм принимал материнскую любовь как должное и был совершенно невиновен в творившейся в семье несправедливости, однако София ненавидела его. Сорок лет спустя при написании «Мемуаров» она по-прежнему не могла скрыть своей неприязни к брату:
«Мне говорили, что мое рождение было воспринято без особой радости… отец почитал меня за ангела; мать же мало занималась мною. Через полтора года она [Иоганна] родила сына, которого боготворила. Меня едва терпели, часто сердито и даже зло отчитывали, причем незаслуженно. Я чувствовала все это, но не могла понять, в чем причина».
Далее в своих «Мемуарах» она больше не упоминала Вильгельма Христиана до его смерти в 1742 году в возрасте двенадцати лет. Она описывала это коротко и абсолютно безо всяких эмоций:
«Он едва дожил до двенадцати лет. Лишь после смерти стала известна причина его болезненности, из-за которой он передвигался на костылях, и почему лекарства, которые ему давали, оказались бесполезными, как и рекомендации самых известных врачей Германии. Они советовали отправить его на воды в Баден и Карлсбад, но по возвращении домой он продолжал хромать, как и до своего отъезда. А чем больше он рос, тем короче становилась его нога. После смерти его тело вскрыли, и выяснилось, что нога была вывихнута, вероятно, еще в младенческом возрасте <…> После его смерти моя мать была безутешна, и лишь участие всей семьи помогало ей справиться с горем».
В этих горьких словах содержится лишь намек на ту сильнейшую обиду, что София затаила на свою мать. Боль, которую Иоганна причиняла своей маленькой дочери, открыто предпочитая ее брата, сильно отразилась на характере Софии. Недостаток материнского внимания в детстве помогает объяснить, почему, повзрослев, она стремилась получить то, чего была лишена в детстве. Даже добившись высшей власти и став императрицей Екатериной II, она хотела не только восхищения ее незаурядным умом и преклонения перед ней как перед царственной особой, но также жаждала обычного человеческого тепла, которым в детстве мать окружала ее брата и которым была обделена она сама.
