В конце концов, проблема решилась сама собой. Накануне отъезда оба внука заболели ветряной оспой. Вызвали шесть докторов, чтобы они изучили этот случай, и лишь после этого Екатерина разрешила внукам остаться дома. Павел тоже остался и был возмущен тем, что императрица не передала ему своих полномочий на время ее отсутствия.
В день нового 1787 года Екатерина принимала дипломатический корпус в Зимнем дворце, после чего отправилась в Царское Село. В одиннадцать часов утра 7 января в холодный солнечный день она покинула Царское Село в первой из четырнадцати удобных карет, поставленных на широкие полозья и превращенных таким образом в сани. В экипаже Екатерины имелось шесть посадочных мест, она начала свое путешествие вместе со своим нынешним фаворитом Александром Мамоновым, а также со Львом Нарышкиным, Иваном Шуваловым и фрейлиной. Все были одеты в теплые шубы, их колени закрывали медвежьи шкуры. Позади них в санях ехали иностранные послы, придворные, правительственные чиновники и прислуга. Зная, что несмотря на давнюю вражду между двумя странами, французский и английский послы испытывали друг к другу симпатию, Екатерина посадила Филиппа де Сегюра и Аллейна Фицгерберта (позже лорда Сент-Хеленса) в один экипаж. За каретами следовало сто меньших по размеру саней, в которых находились врачи, аптекари, музыканты, повара, инженеры, парикмахеры, полировщики серебра, прачки, а также множество слуг обоего пола.
В январе на севере России вся земля исчезает под толстым покрывалом снега. Реки, поля, деревья, дороги и сады пропадают, и весь пейзаж представляет собой сплошное белое море снега. Когда небо хмурится, трудно разглядеть горизонт. В ясные дни, когда небо ярко-голубое, снег ослепительно сверкает, как миллионы бриллиантов, отражая солнечный свет. Во времена Екатерины дороги, выложенные летом досками, покрывал снег и лед, который позволял передвигаться саням на большой скорости, и в некоторые дни процессия проезжала по сотне миль. «В эту пору, – писал де Сегюр, – когда каждое животное остается в своей норе, каждый крестьянин – в своей избе, и единственным признаком человеческой жизни была процессия саней, которая подобно веренице кораблей передвигалась по замерзшему морю». В северных широтах в это время года день длится всего около шести часов, но это не мешало передвижению Екатерины. Когда в самом начале путешествия смеркалось около трех часов дня, дорогу освещали костры и сияющие факелы.
Путешествие не изменило ежедневный распорядок Екатерины. Как и в Санкт-Петербурге, она вставала в шесть утра, пила кофе, затем работала одна или со своим секретарем и советником в течение двух часов. В восемь она приглашала на завтрак своих близких друзей, а в девять садилась в экипаж и продолжала путешествие. В два часа она останавливалась, чтобы пообедать, а час спустя снова отправлялась в путь. В семь вечера, уже после наступления темноты, она останавливалась на ночлег. Обычно Екатерина не уставала во время дороги и снова возвращалась к работе или же собирала друзей, с которыми беседовала, играла в карты и другие игры до десяти вечера.
Путешествуя в санях, Екатерина время от времени меняла своих попутчиков, чтобы те предлагали ей новые темы для беседы и немного развлекли ее. Нередко Шувалова и Нарышкина меняли на де Сегюра и Фицгерберта. Сегюр был утонченным и образованным человеком, прирожденным рассказчиком и ее любимым собеседником. Она смеялась почти над всеми его шутками, однако в один из моментов он понял, что у императрицы существовали строгие рамки допустимого:
«Однажды, когда я сидел напротив нее в экипаже, она изъявила желание послушать отрывок из шуточных куплетов, которые я сочинял. Ее мягкая, дружелюбная манера общения с попутчиками, присутствие молодого фаворита, ее веселость, а также то, что она вела переписку с <…> Вольтером и Дидро, породили во мне уверенность, что ее не смутят фривольные любовные истории, и я прочитал ей одно из стихотворений, которое, признаюсь, было немного пикантным, однако весьма достойным и хорошо принятым парижскими дамами.
К моему величайшему удивлению, я заметил, что моя попутчица, только что весело смеявшаяся, одарила меня грозным взглядом царственной особы, перебила совершенно неуместным вопросом и таким образом сменила тему беседы. Несколько минут спустя, желая показать, что я усвоил урок, я попросил ее выслушать другое, отличное по духу стихотворение, которому она уделила свое самое пристальное внимание».
Путешественники задержались в Смоленске на четыре дня из-за сильных снежных заносов, а также из-за болезни Мамонова, у которого поднялся жар и разболелось горло. Но письмо от Потемкина, который все еще находился в Крыму, побудило Екатерину вновь отправиться в путь. «У нас здесь зелень на лугах начинает показываться, – писал он. – Я думаю, скоро и цветы пойдут».
29 января кавалькада достигла Киева, находившегося на высоком западном берегу Днепра. Императрицу, чей предыдущий визит сюда состоялся сорок три года назад, когда она была пятнадцатилетней великой княгиней и сопровождала императрицу Елизавету, приветствовал залп из пушек и колокольный звон. Каждому из послов была отведена своя комната. Дом был обставлен красивой мебелью, здесь имелся свой штат прислуги и подавали отличные вина. Вечером были игры, музыка и танцы. Екатерина часто играла в вист с Сегюром и Мамоновым.
