Екатерина Великая. Портрет женщины - [197]

Отношения Екатерины с Павлом (в которые, разумеется, входил и вопрос наследования), были самой сложной проблемой за время ее правления в психологическом и политическом аспекте. С самого начала Екатерина поняла: любой, кто захочет плести против нее интриги, всегда сможет использовать в них наследника дома Романовых – ее сына. Эта проблема затмевала даже вопрос, в действительности ли Павел приходился сыном Петру III или же он – ребенок любовника Екатерины, Сергея Салтыкова. В своих мемуарах Екатерина утверждала, что Павел – сын Салтыкова и на момент рождения Павла почти никто из придворных не верил в то, что он являлся сыном Петра. Всем было известно о сексуальной несостоятельности Петра, об эмоциональном и физиологическом барьере между супругами и о романе Екатерины с Салтыковым. Однако большинство россиян за пределами двора не обладали подобными сведениями и верили, что наследник престола был сыном Екатерины и царя Петра III. Москвичи приветствовали Павла на коронации Екатерины, считая, что Павел – родной правнук Петра Великого. Екатерина, ехавшая на коронацию, слышала их восторженные крики и понимала, что Павел – это ее соперник. Однако официальный статус Павла как наследника не зависел от вопроса о его праве наследования. После того как Екатерину провозгласили императрицей, она ясно дала понять, что Павел получит право наследования по ее воле. Основываясь на указе Петра Великого о том, что государь может сам называть своего наследника, она объявила Павла своим преемником. Никто не мог оспаривать ее право принимать подобные решения.

Затем произошло нечто странное: лицо Павла начало меняться. Продолжительная болезнь, перенесенная в возрасте девяти лет, стерла его детскую миловидность, черты его лица, ранее приятные, исказились и приобрели свойственную многим подросткам асимметрию. У него были жидкие каштановые волосы, скошенный подбородок и выступающая нижняя губа. Он стал больше похож на Петра, чем на Салтыкова, его движения напоминали порывистые и неуклюжие движения Петра. Те, кто знал Петра лично, поверили, что Павел действительно был сыном убитого царя.

К тому времени, когда Павел достиг подросткового возраста, он считал себя сыном Петра и испытывал глубокое уважение к отцу. Он интересовался обстоятельствами его смерти, а также вопросом, почему трон перешел к его матери, а не к нему. Когда придворные затруднялись с ответом, он говорил, что все равно все узнает, когда вырастет. Если же Павел спрашивал о своих шансах стать государем, в разговоре возникала долгая, неловкая пауза. Старался он восполнить и другие пробелы в своих знаниях. До него доходили слухи о том, что брат Григория Орлова, фаворита его матери, подозревался в причастности к смерти его отца. Таким образом, одно только присутствие при дворе братьев Орловых и то, что у его матери были отношения с Григорием, мучило его. В то же самое время мальчик создал себе идеализированный образ Петра, старался подражать ему, его наклонностям и поведению. Зная, что Петр был страстно увлечен всем, что имело отношение к армии, Павел стал играть в солдатиков. Сначала – с игрушечными, а затем муштровать настоящих солдат, как делал это Петр. Кроме того, подражая Петру, он стал восхищаться величайшим солдатом своего времени – Фридрихом Прусским.

С 1760 года, когда Павлу исполнилось шесть, Никита Панин стал его гувернером и старшим учителем. Павла учили иностранным языкам, географии, математике, естественным наукам, астрономии, религии, рисованию и музыке. Также его обучали танцевать, ездить верхом, фехтовать. Он был умен, нетерпелив и легко возбудимым. «Его Высочество имеет склонность торопить события: он спешит встать, спешит за едой, спешит лечь в постель, – говорил один из его учителей. – Во время обеда он придумывает разнообразные хитрости, чтобы сесть за стол пораньше… Он ест слишком быстро, не пережевывая пищу достаточно тщательно и поэтому дает своему желудку непосильную задачу».

В десять лет Павел стал изучать работы Жана Д’Аламбера, французского математика, одного из редакторов «Энциклопедии» Дидро. Екатерина пригласила Д’Аламбера в Россию, чтобы обучать своего сына математике. Когда француз отклонил приглашение, она повторила попытку, на этот раз предложив ему дом, большое жалованье, а также статус и привилегии посла.

К сожалению, ее щедрость спровоцировал отказ, сопровождавшийся личным оскорблением. Д’Аламбер не только вновь не согласился приехать в Россию, но также высказал замечание, которое имело публичную огласку. Ссылаясь на официальную, изложенную Екатериной версию смерти Петра III, он сказал: «Я имею большую склонность к геморрою, приводящему здесь, в России, к столь тяжким последствиям. Поэтому я предпочитаю, чтобы мой больной зад оставался в безопасности у меня дома». Императрица никогда не простила его.

Летом 1771 года Павел, которому исполнилось уже семнадцать лет, в течение пяти недель сражался с тяжелым гриппом. Екатерина и Панин с тревогой наблюдали за тем, как он переносит сильный жар и изнуряющую диарею. Когда же Павел поправился, вновь встал вопрос о наследовании. Екатерина знала, что не может откладывать его решение надолго, им нужно было заняться сразу же после наступления восемнадцатилетия Павла в сентябре 1772 года. Именно от Панина исходило предложение о том, что брак со здоровой молодой женщиной поможет этому слабому здоровьем юноше возмужать. Наставник также добавил, что, возможно, Ее Величество в этом случае получит внука, которого сможет воспитать в соответствии со своими взглядами. Этот довод убедил Екатерину.