Екатерина Великая. Греческий прожект - [34]

Саввишна горестно покачала головой:

– А мы с государыней, не так давно, вели беседу на сей счет: она полагает, что крестьяне едят кур, ныне перешли на индюков, – молвила она, растерянно взглядывая на Анну Степановну.

Протасова пожала плечами:

– Не знаю, не ведаю, голубушка, но мясо они едят по праздникам: сие мне доподлинно известно.

Записки императрицы:

Наконец достроен Эрмитажный театр.

В городе все в восторге от оды Гавриила Державина «Бог».

Особливо мне по душе слова:

«Я связь миров повсюду сущих,

Я крайняя степень вещества,

Я средоточие живущих,

Черта начальна Божества.

Я телом в прахе истлеваю,

Умом громам повелеваю;

Я царь, я раб, – я червь, – я бог!

Но будучи я столь чудесен,

Отколь я происшел? – Безвестен;

А сам собой я быть не мог».

* * *

Екатерине нравилось беседовать с графом де Сегюром: в разговоре своим искрометным остроумием он напоминал ей князя Потемкина. Помимо того, она преследовала цель: тренировать свой французский язык с природным французом. Пригласив его к своему креслу, она, на сей раз, заведши сначала разговор об его отечестве, перешла и на другие страны:

– Вы были какое-то время в Берлине и Варшаве, граф Луи-Филипп… Как вам показалось тамошнее общество? – изволила она обратиться к нему, приглашая взглядом своего любимца Ермолова тоже поучаствовать в разговоре. Де Сегюр сразу понял: присутствие фаворита – не помеха: тот больше слушал, редко вставляя свое слово. Поелику де Сегюр вел беседу так, будто они были с императрицей наедине.

– Мне было там не скушно, Ваше Императорское Величество, – ответствовал он искренне, – но… думаю, что самое интересное общество вращается вокруг вас, здесь, в Санкт-Петербурге.

Лицо императрицы озарилось самой приятной улыбкой. Она ласково изрекла:

– Не льстите, граф! Ужели вы за толико месяцев успели убедиться в оном? Однако, уверяю вас: русские, и в самом деле, самый лучший народ в целом мире!

Сегюр, склонив голову, почтительно ответил:

– При такой-то императрице, Ваше Императорское Величество, не удивительно!

Екатерина молчала, играя своим веером. Луи де Сегюр, не дождавшись ответа, замешкался слегка, но быстро нашелся.

– Знаете ли, Ваше Величество, что, хорошо знакомый вам, принц де Линь, сравнивал вас с Генрихом Четвертым.

– С Генрихом? – насмешливо переспросила императрица. – За каковые заслуги?

– К тому же, он считает вас человеколюбивой и великодушной, как наш, любимый народом, король!

Екатерина усмехнулась:

– Стало быть, вы имеете в виду молодого Людовика Шестнадцатого? Но он себя еще никак не зарекомендовал…

Де Сегюр смутился, но тут же выдал:

– Принц де Линь сравнивал вас и с Людовиком Четырнадцатым тоже.

Екатерина бросила на него иронический взгляд, но ничего не сказала.

Сегюр настойчиво продолжал:

– Принц считает вас величавой и добросердечной, к тому же, как и наш король-Солнце, удачливой в войнах.

Екатерина звонко рассмеялась. Прервав свой смех, она отметила:

– Ох, уж сей неугомонный де Линь! А ведь мы с ним почти ровесники. – Екатерина паки выдержала недолгую паузу, и продолжила: – Каковая же я удачливая, граф, коли я до сих пор до конца не могу одолеть турок?

Встав с кресла, она медленно прошла к окну, отодвинула портьеру, выглянула во двор. Де Сегюр и Ермолов встали тоже, но Екатерина жестом усадила их назад.

За то время, пока императрица шла от своего места к окну, де Сегюр оформил свой ответ:

– Ваше Величество, вы бы давно разгромили их, ежели б вас не останавливало несогласие христианских монархов. Вся Европа была в удивлении, когда ваш флот прошел через океан в Средиземное море, пробудил греков, засим взорвал турецкий флот в Чесменском заливе! Побежденный султан вынужден был пойти на постыдный мир, уступив вам Новую Сербию, Азов, Таганрог, дозволил плавание через Черное море, признал независимость Крыма. Можливо еще перечислять…. Мыслю, сего довольно ….

Императрица слушала его, обернувшись к нему приветливым лицом, и, довольная его горячей речью, поблагодарила:

– Приятно мне слышать от вас сии похвалы, граф. Знать, достойна я их, ведь вы человек искренний. Что же еще имеете вы мне сказать, граф? – спросила она, пряча улыбку.

Токмо де Сегюр открыл, было, рот, как она его перебила, молвив с некоторым кокетством:

– Однако у меня правило: никогда не позволять льстецам осаждать себя, я даю почувствовать, что не люблю ни похвал, ни низостей.

– От подозрения в низости, Ваше Величество, конечно, меня увольте, – почтительно ответствовал граф, – но, увы, о вас, Ваше Императорское Величество, я могу говорить бесконечно!

Императрица сделала удивленное лицо:

– Вот как! Весьма любопытно!

С видимым интересом, улыбаясь и косо поглядывая на своего страстного собеседника, она вернулась к своему креслу. Французский посол продолжал на восторженной волне:

– Среди прочего, я особливо восторгаюсь бронзовым Петром Великим, коего, по вашему повелению, изваял мой талантливый соотечественник, Фальконе.

Екатерина, все улыбаясь, смотрела то на неугомонного молодого посланника, то на Ермолова.

– Да! – ответствовала она ему. – Таковому Великому человеку, грех было не поставить великолепное изваяние! А как у вас с памятниками?