Екатерина Великая. Биография - [9]

Она несчастна, потому что ее мать относится к ней без любви и несправедливо. Ее величайшее счастье именно в том, что она уже с детства приучается относиться критически к своей матери. Мы увидим в дальнейшем, как бы она быстро заблудилась в чаще русского двора, явись она на свою вторую родину преисполненной доверия и почтительности, а не чувств глубочайшего протеста против матери.

Она научилась очень немногому у своих преподавателей, но бесконечно многому в борьбе со своей матерью, значительно более важному и полезному, чем то, что можно извлечь из всех книг мира. Она научилась молчать и скрывать свои мысли и свои чувства, она научилась переносить унижения, не принижаясь.

И когда к ней подходит извне большое счастье, она оказывается внутренне превосходно к нему подготовленной.

Глава II. Великие смотрины

Первое января 1744 года. Набожный Христиан-Август и вся его семья начинают новый год с торжественного богослужения в Цербстской дворцовой часовне. По окончании молебствия усаживаются за праздничный стол, как вдруг княгине докладывают, что на ее имя пришла эстафета из Берлина.

Это совершенно необычайное событие, и она, снедаемая естественным любопытством, требует, чтобы ей немедленно принесли письмо. Реальность превосходит все ее ожидания. Письмо оказывается из Петербурга, от Брюм-мера, обер-гофмейстера великого князя Петра Федоровича. Вот что написано в этом письме:

"…На протяжении тех двух лет, которые я имел счастье провести при здешнем дворе, я часто имел случай рассказывать ее императорскому величеству о вашей светлости и ваших выдающихся достоинствах. Я долго старался и затратил немало усилий на то, чтобы довести дело до благополучного конца. Хоть оно обошлось и не без трудностей, но я все же думаю и надеюсь, что мне удалось найти то, что составит и вполне закрепит счастье вашей семьи. Могу сказать без хвастовства, что я лично сделал в этом отношении все, что могли ждать ваша светлость от моей преданности и моего старания. Теперь вашей светлости предоставляется возможность уже самой приложить свою руку к тому делу, которое с успехом начато мною…

По личному повелению ее императорского величества я имею честь довести до вашего сведения, что императрица желает, чтобы ваша светлость, в сопровождении вашей старшей дочери, не теряя времени, пожаловали в Россию, в тот город, где ныне пребывает царский двор. Ваша светлость слишком прозорливы для того, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с которым ее императорское величество желали бы видеть здесь вас и принцессу, дочь вашу, о которой молва рассказывает столько хорошего. Бывают случаи, когда глас народа воистину является гласом Божиим…

Дабы ваша светлость могли подробно осведомиться о всех обстоятельствах, имеющих отношение к настоящему делу, я имею честь доложить, что король Прусский посвящен в тайну. Ваша светлость может, следовательно, смотря по собственному благоусмотрению, поговорить или не переговорить с ним на эту тему…

Ее императорское величество только что изволили позвать меня и повелели мне еще раз просить вашу светлость по возможности ускорить приезд ваш сюда…"

В этом письме не содержится ничего определенного относительно истинной цели поездки. Но Иоганна, несомненно, немедленно сообразила, в чем дело, а если бы не сообразила, то недоумение ее было рассеяно через несколько часов новой эстафетой, доставившей письмо от Фридриха Прусского.

"Я не стану дольше скрывать, – пишет между прочим Фридрих, – что при том уважении, которое я питаю к вам и к принцессе, вашей дочери, я всегда желал подготовить для нее какое-нибудь из ряда вон выходящее счастье. Вот мне и пришло в голову, нельзя ли было бы обвенчать ее с ее кузеном третьей степени, русским великим князем".

Может показаться странным, что оба письма адресованы Иоганне-Елизавете, а не главе семьи, ее супругу Христиану-Августу. Может показаться несколько удивительным и то обстоятельство, что письмо Брюммера, несмотря на чрезвычайно подобострастный его тон, гораздо больше напоминает передачу приказа, чем сватовство. Но оба эти факта просто соответствуют истинному положению вещей: как в Петербурге, так и в Берлине считаются с фамильным честолюбием и раболепием Иоганны и рассчитывают на то, что она в случае надобности сумеет справиться с противодействием своего тяжеловесного супруга. Эти соображения оказываются правильными.

При чтении писем Иоганна не может испытать никаких иных чувств, как удовлетворенность и счастье. Ей не только улыбается возможность породниться с одним из самых могущественных владетельных домов Европы, она имеет, кроме того, несомненное право хвастать тем, что она лично ловко сыграла на руку Провидению.

Достопочтенному же Христиану-Августу мысль о том, что его дочери придется променять свою лютеранскую религию на другую, никак не идет в голову. Мы не знаем, уговорила ли его Иоганна, что брак сможет состояться и без перемены религии, или ей удалось каким-либо другим способом сломить его ограниченное упорство, но во всяком случае ей на это понадобилось не больше трех дней. Уже четвертого января она пишет Фридриху: "Князь дал свое согласие. Самая поездка, которая в настоящее время года действительно опасна, меня нисколько не страшит. Я твердо решилась и убеждена, что все произойдет по воле Провидения".