Екатерина Дашкова - [112]

Академия настолько же приближала, насколько и отдаляла старую подругу от императрицы. Это был целый мир, особое царство, которое Екатерина II щедро подарила княгине. Здесь Дашкова могла чувствовать себя относительно независимо. Не стоять у трона, а сама сесть в кресло правителя. Так и случилось. Но путь директора, как и путь монарха, вовсе не усыпан розами. Нет лучшего способа понять, где кончаются благие пожелания и начинаются реальные возможности, чем взвалив на себя административную ношу. «Я оказалась запряжена в воз, совершенно развалившийся», — констатировала Дашкова.

Екатерина II знала это давно. При сохранении за старым другом и сподвижником К.Г. Разумовским номинального поста президента Академии наук, императрица еще в 1766 году ввела должность директора, которую занял младший из братьев Орловых — Владимир. Когда Орловы пали, Владимир Григорьевич вышел в отставку, порекомендовав на свое место поэта и переводчика С.Г. Домашнева, человека, без сомнения, способного к литературному труду, но слабого администратора, перессорившегося со многими академиками. За время своего директорства, с 1775 по 1783 год, он так запутал финансовые дела, что императрице пришлось назначить специальное расследование. В состав сенатской комиссии вошли А.Р. Воронцов и П.В. Завадовский, а от академии — Ф.У. Т. Эпинус^{734}.

Зная о дурном отношении к Домашневу как бывших подчиненных, так и самой императрицы (Екатерина Романовна назвала его устами подруги «cet animal» — «это животное»), княгиня наотрез отказалась выслушать предшественника, встретив в приемной государыни: «Он меня наставлял, Ваше Величество!» Но, возможно, Домашнее подошел договориться о передаче дел. Позднее он жаловался, что не мог сдать руководство «надлежащим порядком по ведомостям и спискам» — княгиня его не принимала. При этом она открыто говорила в свете о финансовых нарушениях старого директора и расхищении им академического имущества. В июле 1783 года Сенат даже осуществил обыск в московском доме Домашнева. Генерал-прокурор Вяземский настойчиво требовал, чтобы княгиня прислала необходимые для следствия документы, но та долго отказывалась. В конце концов комиссия не нашла существенных растрат и не предъявила обвинений^{735}.

Сам Домашнее всячески пытался выразить несогласие с навязанной отставкой. Обвинял брата нашей героини и влиятельного статс-секретаря А.А. Безбородко в интриге с целью заполучить для Дашковой пост директора. Об этом же свидетельствует и конец сохранившегося письма Екатерины Романовны императрице: «Умоляю… не обидеть предположением, будто бы я добиваюсь этого почетного места»^{736}. Скорее всего, старого директора «ушли». Что же до мемуарного ужаса нашей героини: «Сделайте меня начальницей Ваших прачек!»; «Я, круглая невежда, во главе всех наук!» — то он служил важной цели: «Чтобы на мое бескорыстие не упало и тени сомнения».

Из множества обмолвок по тексту видно, как княгиня в действительности воспринимала себя и новое назначение: «Какую бы должность Вы мне ни дали, она станет почетной с той минуты, как я ее займу»; «Вспомнив тех, кто занимал эту должность, я должна буду сознаться, что по своим способностям они стоят много ниже меня».

«Полный невежда»

Когда Дашкова приняла бразды правления, Академия наук находилась в летаргическом сне, а в обществе царствовали равнодушие и даже презрение к науке. В этом Екатерина Романовна выгодно отличалась от большинства современников. Она не считала себя ученым: «Вся моя ученость была делом вдохновения»^{737}. Зато горячо интересовалась достижениями в самых разных областях знания. Скорее администратор и хозяйственник, чем кабинетный ум, княгиня сочетала с деловой хваткой искренний интерес к просвещению.

Зная умение подруги выжимать деньги буквально из воздуха, императрица и назначила ее на пост. Екатерина Романовна начала сдавать часть площадей академии. Не побоявшись молвы, пустила с молотка ветхие академические мундиры. Их полагалось раздать нищим. Но княгиня считала копейку. Существует анекдот о том, как она продала за пять рублей своему старинному приятелю Александру Строганову книгу с дарственной надписью от автора, спохватилась, попросила вернуть издание, обещая заменить его другим, но послала тот же экземпляр, только с вырванной страницей.

Очень болезненным для Дашковой стал конфликт с генерал-прокурором Сената Вяземским, случившийся в первые же месяцы ее директорства. По должности Вяземский обязан был следить за расходом казенных средств. Исследуя запутанные дела академии, сенатская ревизия выделила два источника доходов: из казны и за счет собственной хозяйственной деятельности (так называемые экономические). Вяземский затребовал отчет по обоим пунктам. Со своей точки зрения, он был прав: любая собственность академии — суть казенная. Однако контроль Сената над коммерческими проектами лишал учреждение самостоятельности, а любое дело превращал в волокиту. Дашкова выступила против предоставления Вяземскому информации по «экономическим» деньгам, темпераментно отстаивая право директора на свое усмотрение распределять эти фонды. «Я немедленно же написала императрице, прося ее об отставке… Я не могла позволить генерал-прокурору присваивать права директора… и еще менее набрасывать тень на мое бескорыстие»