Эхо вечности. Книга 1. Москва–Багдад - [19]

Была та смутная пора,

Когда Россия молодая,

В бореньях силы напрягая,

Мужала с гением Петра.

Гордей не заметил, как произнес эти строки вслух. Дарий Глебович даже качнулся от неожиданности, опамятовался от задумчивости и посмотрел на сына. В его сердце вспыхнул огонек нежности и гордости — вот какого умницу родила ему Елизавета. Тут же на глаза набежали слезы, но Дарий Глебович успел их вытереть еще до того, как в его сторону повернулся Гордей и продолжил читать стихи с беспечным видом:

Суровый был в науке славы

Ей дан учитель: не один

Урок нежданный и кровавый

Задал ей шведский паладин.

Но в искушеньях долгой кары,

Перетерпев судеб удары,

Окрепла Русь. Так тяжкий млат,

Дробя стекло, кует булат.

— Ну как, папа, хорошо я читаю из «Полтавы»? — Гордей деликатно отгонял от отца угрюмость, зная, что его игра в поддавки тоске может затянуться надолго и не только повредит здоровью, но и оторвет от Гордея время приятного общения с отцом. — Выучил! Но ты начал говорить о своей поездке на Кавказ, — напомнил парень Дарию Глебовичу. — Расскажешь дальше?

Дарий Глебович отошел от задумчивости

— Так вот я и говорю, что Александр Сергеевич тогда еще был бойким и озорным мальчишкой, — продолжил он. — Правда, только по настроениям, на самом деле он всего на пять лет моложе меня. Но в юности пять-шесть лет много значат.

— О, конечно, — с пониманием поддакнул сын. — Так где вы конкретно встретились?

— В Екатеринославе. Я там остановился на отдых, потому что торопиться меня ничто не вынуждало. Тогда, как и сейчас, бушевал май, был в самом разгаре. Но погода стояла влажная и прохладная. Еще и ветреная. А на тех ветрах сразу высохли продавленные в грязи колеи, комья превратилось в камень, что сделало дороги почти непроходимыми, по крайней мере очень тряскими. Кони падали от усталости, люди мяли бока в поездках, у них затекали ноги от долгого напряженного сиденья. Да. Значит, Пушкин, оказывается, тоже был в этом городе. В южной столице России он ждал конный поезд генерала Раевского, чтобы вместе с ним путешествовать на Кавказ. А тем временем развлекался местными невидалями и успел искупаться в Днепре. Конечно, заработал простуду.

— Чего он туда ехал, разве он был военным?

— Куда? — не понял Дарий Глебович, ибо мысль его летела стремительнее слова и уже успела опередить вспоминаемые события.

— На Кавказ.

— А-а... Нет, конечной целью Пушкина была Бессарабия, куда после посещения Северного Кавказа должен был отправиться и Раевский. Вот Пушкин и ехал с приятной оказией кружным путем, во-первых, ему было интереснее коротать время в дороге со своими хорошими знакомыми. Ведь он дружил с Николаем, младшим сыном генерала, и симпатизировал его красавице-дочке. А во-вторых, так было и надежнее и безопаснее.

— А в Бессарабии что ему надо было? Неужели ехал за материалом для своих произведений?

— И за материалом, конечно, но официально это выглядело как перемещение по делам службы. Хотя после событий с декабристами я лично понял, что это была самая настоящая ссылка.

— Но ведь ссылают в Сибирь! Так, кажется?

— Не только, как видишь, друг мой, в Сибирь, — Дарий Глебович засопел от недовольства тем, что нетерпеливый мальчишка все время его перебивает. А ему хотелось рассказать все по порядку, не спеша, чтобы еще раз восстановить в памяти стертые уже впечатления. Ведь это была его молодость, радостная пора — легкая и короткая, как аромат прошлогоднего сена, и сейчас надо было потрудиться, чтобы заглянуть в нее.

— Папа, прости, я тебя перебил, — Гордей словно услышал мысли отца. — Что было дальше?

— Сначала я ничего этого не знал — ни нового города, ни южной весны, ни путешествующих где-то рядом со мной людей. Просто меня вызвали ночью к больному. Делать нечего — пошел. Больной оказался совсем юным. Небритый, бледный и худой, он сидел на дощатой скамье в еврейской лачуге, весь в жару.

«Вы заболели? — спросил я. — Как давно?»

«Вчера. Видите ли, я опрометчиво искупался в Днепре», — ответил молодой человек, и тут я заметил, что перед ним на столе лежит лист бумаги, на котором что-то недавно писалось. Виднелся изрядный кусок текста, блестели еще не высохшие чернила.

Согласись, любое писание — занятие странное для больного человека. Обычно больные не сидят за столом, а лежат. Ну, еще читают...

«Чем вы здесь занимаетесь?»

«Пишу стихи».

«Нашел время и место», — подумал я, но вслух этого не сказал. Затем прописал ему на ночь теплое питье и пошел домой. Скажу тебе по секрету, полыхание его щек в большей степени объяснялось теми стихами, чем простудой. Это я понял тотчас же.

— Это все? — снова не выдержал Гордей. — Или позже ты еще его видел?

— Позже я тоже присоединился к поезду генерала Раевского и имел возможность всю дорогу, до самого Горячеводска, наслаждаться общением со своим необычным пациентом. Им оказался Александр Сергеевич Пушкин, молодой поэт из Петербурга, но уже известный при дворе. В дороге он продолжал болеть, потому что не любил лечиться. Пил микстуры как ребенок — с капризами. И конечно, шалил, не слушался рекомендаций. На остановках носился по степи раздетым, разогревался и снова простужался на молодых ветрах. Мы познакомились поближе, он мне читал стихи, рассказывал о своих лицейских проделках, о друзьях, много шутил.