Эхо Непрядвы - [7]

Противно заныла большая зеленая муха, села на обритую голову, поползла по мертвому лицу с закрытыми глазами и плотно сомкнутым ртом. Тохтамышу вдруг почудилось — голова на красном куске ткани стискивает зубы, сдерживая гневный крик. Гортанно, дико прокричала казарка, хан вздрогнул, сбросил оцепенение, поднял глаза, проводил взглядом серую стаю и снова, уже мельком, глянул на мертвую голову. Нет, никогда больше из этого сжатого рта не вырвется слово. И только теперь великий хан Тохтамыш поверил: он — властелин Золотой Орды.

— Ставьте мой шатер, — приказал нукерам. — Несите, что есть в бурдюках и хурджинах: я принимаю посла. Это, — кивнул на отрубленную голову, — выставить на длинной пике посреди войска.

На вершине кургана быстро постелили кошмы, в середине — белый войлок для хана. Тохтамыш сошел с лошади, уселся на горке цветных подушек, милостиво указал послу место напротив. Тот, неловко скрючив ноги под мантией, опустился на войлок.

— Великий хан, дозволь принести остальное?

По знаку посла двое слуг развернули атласный сверток и положили к ногам хана кривой меч в золотых ножнах, осыпанных изумрудами, с алмазом в торце серебряной рукояти.

— Прими, великий хан, подарок от города Кафы. Мы знаем: не пройдет и месяца, как взбесившийся московский медведь склонит под этот меч свою косматую шею.

Тохтамыш взял меч, слегка обнажил. Витая серая сталь клинка говорила за себя. Подарок действительно царский, однако со значением — оно откровенно высказано в речи посла.

— Подарки надо отдаривать, — сказал Тохтамыш. — Но я самый бедный на земле властелин, мои нукеры богаче меня. Я долго воевал за Орду, и я отвоевал ее, опустошенную усобицами и воровством. У меня осталась только одна драгоценность, вот эта, — он коснулся горностаевой шапки с золотой диадемой, — но и она принадлежит не мне, а моему сану. Разве еще вот это?..

Хан откинул полу халата, отстегнул серебряную шпору.

— Возьми, посол. Я воин и обойдусь железными шпорами. Однако большое войско в большой поход поднимает лишь большое серебро, которого у меня нет.

Изумленный фряг дрогнувшими руками принял ханский дар с выбитым личным клеймом Тохтамыша, поцеловал шпору.

— Твой подарок станет хранительным талисманом города Кафы. Но ты не так беден, как думаешь. Дозволят ли твои нукеры моим воинам подняться сюда?

Хан подал знак, насторожился: неужто и денег прислали?

Фряги по двое вносили на курган небольшие вьючные мешки из толстой смоленой кожи, посол проверял свинцовые печати, своей рукой срывал их, мешки развязывались и опустошались на войлок у ханских ног. Тохтамышу кое-как удавалось сохранить каменное лицо, но по спине его словно побежали целыми полчищами колючие железные муравьи, и округлевшие глаза, туманясь, стали плохо видеть, а уши околдовал ливневой звон металла. Сыпались, сыпались на войлок желтые, белые, красные, черненые монеты всех времен и стран, драгоценные перстни, кольца, серьги, браслеты, мониста, жемчужные ожерелья и рясы, рубли и гривны в слитках, златокованые кубки и чаши, оклады икон и золотые божки язычников, пуговицы из драгоценного стекла и камней, украшения для конской сбруи и оружия, спрессованные под молотком комки золотой скани и снова — монеты, монеты…

О том, что купцы крымских городов богаты, Тохтамыш знал. Еще лучше знал он, что богатство рождает жадность. Так насколько же богаты эти тарантулы, если, еще не выслушав ханских требований, выбрасывают к его ногам целую государственную казну!

Опустел последний мешок, хан сморгнул влажный туман, украдкой повел глазом. Взоры ближних мурз залило желтым и белым металлом. Даже телохранители ничего не замечали, кроме драгоценной груды. Хан нахмурился, овладел собой, вопросительно посмотрел на посла. Тот поклонился.

— Твой благосклонный взор, великий хан, нам дороже всех богатств.

«Врешь, мизгирь. Моя благосклонность вам и нужна, чтобы наживаться».

— Без твоей милости нам нечего делать на земле Таврии.

«Вот это правда».

— Наши города стоят на стыке земных и водных дорог. Нет в мире товаров, которые не проходили бы через Кафу, Сурож, Корчев и венецианскую Тану. Но богатства привлекают не одних купцов. Много раз наши города грабили кочевники, не понимая, что без торговых портов они сами обнищают и одичают, будут носить сыромятные шкуры зверей и стрелять каменными стрелами.

Тохтамыш нахмурился.

— Может быть, я сказал лишнее, но ты ведь знаешь: морские пути для торговли самые быстрые и выгодные.

Хан кивнул.

— В последнее время нас так же теснят венецианцы. Их Тана в устье Дона перехватывает караваны с востока. Их купцы снимают сливки, продают свои товары дороже, чем продаем мы. Это невыгодно и тебе, и твоим купцам.

Тохтамыш снова кивнул, хотя слышал впервые.

— Дай нам покровительство — ты ни в чем не будешь нуждаться. Только пусть твои воины пригоняют побольше молодых рабов и рабынь — спрос на них теперь велик. Не дай Москве, Новгороду и Литве хозяйничать на путях по Итилю, Дону и Днепру. Они задавят нас, потом замкнут и торговлю Орды с закатными странами. Нашу преданность ты видишь — мы и одной денги не укрыли из того, что нашли у Мамая.