Эхо моей судьбы - [11]

Открытой настежь… Блёклое вчера

Палило жаром розы и куртины,

И опадали долу лепестки,

И заражался воздух тяжким сплином,

И ветер с ног валился от тоски.

Теперь же он то заскрипит качелью,

То дверью хлопнет, то замкнёт окно,

Отцветших лепестков кружа метелью,

Срывая лилий белое руно.

И в вихре мыслей он моих виновен…

Во тьме гоняя блёстких светляков,

Он, остывая, сам собой доволен

И мой приют затерянный готов

Пустить стремглав по бурному простору

Туда, где еле видятся во тьме,

Белея покрывалом снежным, горы

И заставляют думать о зиме.

Не южная душа во мне, но судеб

Не исповедан, неисповедим

Тот вышний смысл, что мною понят будет,

Лишь путь земной соединится с ним.

Пока же мне предвосхитить не ново,

Бескомпромиссно пав в свою постель,

Грозу ночную, что хлопочет снова,

Басами рассыпая грома трель….

«В твоих словах я правды не сыскала…»

В твоих словах я правды не сыскала.

Прошёл восторг нежданных наших встреч, —

Опустошенье после карнавала,

Платок, упавший в пыль с поникших плеч.

А ты всё ждёшь возврата прежних таинств,

Когда лишь нежный шёпот был в ходу…

Но ничего из наших двух неравенств

Я для себя в грядущем не найду.

Забудь меня всем сердцем, если сможешь,

Не оставляй надеждам уголок.

Напрасно ты лишь мысли растревожишь,

Коль удержать ничем меня не смог.

Когда случайно я тебя увижу,

Не обомлею, не сойду с ума.

Мной не любовь — давно досада движет,

А на душе — разлучница зима.

Сгореть в аду мучительных страданий,

Увы, увы, мне страшный выпал рок…

Всё позади — неискренность признаний

И твой, навек заученный, урок.

А ты всё ждёшь возврата прежних таинств,

Когда лишь нежный шёпот был в ходу…

Но ничего из наших двух неравенств

Я для себя в грядущем не найду!

«Не помру от тоски, не сопьюсь, не повешусь, — не сдамся…»

Не помру от тоски, не сопьюсь, не повешусь, — не сдамся,

Не забуду язык, как любовь, что досталась не мне.

Я с листвою кружу над планетой в потерянном вальсе,

Наблюдая своё отражение в давнем окне.

Там сияние детства ещё сохранило улыбку,

Что всегда согревала души моей скромный очаг,

На фантомной стене с гобеленовым ковриком — скрипку,

Занавеску с полатей — бедняцкий сосборенный стяг.

Там калитка поёт свою песню, сжимая пружину,

А в колодце холодные рыбы, как тени, снуют,

Там антоновка зреет, и бабка натружено спину

Горбит долу, мостыря нехитрый крестьянский уют.

Там поутру от звяканья вёдер уходят виденья,

Что навеяны крепким, набеганным по двору, сном,

Там ещё не терзают мой праведный разум сомненья,

Только уши краснеют от каверз и врак поделом…

Сколько сломанных вех повыбрасывал век на помойки!

Сколько судеб в себе растворил без остатка, глумясь!

Утонули иные в пучине — в валах перестройки,

Разоренье принесшей сердцам, опрокинутым в грязь.

Нескончаемы войны народов, не верящих Богу.

Каждый волен решать, чем прославится в час роковой.

Но придёт этот мир всё к тому же пустому итогу, —

Равнодушно погибель сравняет песок вековой.

Воздух полон земной нескончаемым сонмом дыханий,

Прорастает трава сквозь забытый, неузнанный прах…

Доживу, не спеша, этот день, мне отпущенных знаний

Сохраняя итог и улыбку тая на устах…

Сказка-сон об Аладдине в 14 главах

Глава I

Февральский день умыслил смуту смут, —

То дождь, то снег, то ветер беспардонный.

А облака клубятся и ползут

За горизонт упасть в овраг бездонный.

В овраге том сомкнулись времена,

Из чёрных дыр сквозят, крепки, как стропы.

И пусть моя догадка неверна,

Но там есть извержения, потопы,

Помпеи, Рим, Гоморра, Вавилон,

Легенды, что пропахли нафталином,

И Зевс, и Гера, и Тутанхамон,

И выдумки, и явь — всё воедино

В крепчайший узел вяжет память лет,

И нет у человечества историй

Иных, чем те, в которых правды нет, —

Как расступилось и стенами море

Послушно встало, обнажая дно,

И шёл народ по звёздам и ракушкам…

Как Моисей показывал кино

Юнцам и умирающим старушкам:

Оазисы в пустынном пекле дня,

И манну, не попкорн, им предлагая,

Счастливым новым будущим маня, —

Как миражом утраченного рая….

Там Клеопатра мучилась от дум,

Принять цикуты или выпить ртути,

Там Пушкин мчался, сетуя, в Арзрум,

Страдая от бредовой светской мути.

Там Брут втыкал в чужую печень нож,

Там тати, казнокрады и блудницы

Спешили в рай индейский, что похож

На Вавилон, где правде не родиться.

Глава II

Но полно, хватит, вам понятно? Время

С пространством слито. То, что видит глаз,

Устроено не так, как наше племя

Привычно знает…. Ну же, в этот раз

Прикинусь я невеждой и лентяйкой,

Открою книгу древности седой,

За дервишем, лукавым попрошайкой,

Отправлюсь в бездну, как к себе домой.

Там покопаюсь в старых междометьях,

Словах забытых, встряну между строк,

Услышу крик осла и посвист плети,

И шлёпанье босых по пыли ног,

Увижу шик восточного базара,

Где можно трогать фрукты и шелка,

Приму чуть-чуть восточного загара,

Намну в подушках чайханы бока,

Куря кальян, послушаю беседы,

Лепёшкой пресной голод утолю

И меж горбов верблюдицы поеду

К тем, у кого гостить, подчас, люблю.

Вы думаете, это кто-то тайный?

Нет-нет, вы с детства знаете их всех, —

На выдумки щедры необычайно,

У многих часто вызывают смех,

Но так тепло и радостно встречают,

Как позабыли в наши дни давно….

Итак, вина налейте или чаю,

Я в старину открою вам окно.

Глава III

Смотрите, вон за тем дувалом,