Эхо Благой Вести: христианские мотивы в творчестве Дж. Р. Р. Толкина - [120]

Использование «применимости» позволяет, размышляя, увидеть связь событий толкиновской истории с некоторыми евангельскими образами. Отношение Толкина к такому «применению» своей истории известно, оно отразилось в некоторых его письмах. И отношение это, как кажется, вполне благосклонно. Так, он пишет:

‹.‚.› один критик (в письме) утверждал, что обращения к Эльберет и образ Галадриэли, описанный напрямую (или через слова Гимли и Сэма) отчетливо соотносятся с католическим культом Богородицы. А еще один усмотрел в дорожных хлебцах (лембас)=ѵіаӥсит[510] и в ссылке на то, что они питают волю (т. III, стр.213) и оказываются более действенны при воздержании от еды, производную от Евхаристии. (То есть: явления куда более великие могут воздействовать на сознание, когда речь идет о меньшем, то есть о волшебной сказке)[511].

В одном из своих писем образ Галадриэль сравнивал с образом Марии, в частности, уже упоминавшийся нами о. Роберт Муррей. В ответном письме Толкин пишет:

Сдается мне, я отлично понимаю, что ты имеешь в виду ‹.‚.› под ссылками на Пресвятую Деву, на образе которой основаны все мои собственные смиренные представления о красоте, исполненной как величия, так и простоты[512].

Известно отношение Толкина к еще одному подобному «применению» своей истории. Ученый из Австралии Бэрри Гордон посвятил «Властелину Колец» статью, где рассматривал образы Фродо, Гэндальфа, Арагорна и Сэма как образы священника, пророка, царя и обычного человека, известные христианской традиции[513]. Прочтя эту статью (она называлась «Царство, Священство и Пророчество во «Властелине Колец“"), Толкин переслал ее Клайду Килби. В сопроводительном письме он допускает, что высказываемые Гордоном мысли могут вполне соответствовать действительности, но что он не имел в виду ничего подобного на сознательном уровне. В своих заметках сам Килби писал об этом, раскрывая мысль Гордона:

Средиземье обретает спасение благодаря священническому самопожертвованию хоббита Фрода, истинной мудрости и водительству Гэндальфа и власти Арагорна, потомка Королей. Каждый из этих героев, отвечая на свое «призвание» возрастает в силе и благодати. Каждый становится все более «христианином»[514].

Среди современных христианских авторов, пишущих о Толкине, некоторые не без успеха опираются именно на «применимость» его текстов. В отличие от «аллегорических» толкований, результаты их размышлений оказываются часто довольно интересными и глубокими. И это закономерно, поскольку речь идет о книгах писателя, все мышление и мироощущение которого было столь глубоко проникнуто христианской верой.

Эпилог

Вот и подошло к завершению наше исследование. И хотя оно не может — и ни при каких условиях не могло бы — претендовать на полноту нам все же удалось затронуть на его страницах немало важных и глубоких тем. Быть может, кто‑то, прочитав его, сможет по–иному взглянуть на любимые и дорогие для него истории, рассказанные Толкином. Если так — автор трудился не напрасно. И напоследок мне хочется сказать еще несколько заключительных слов.

Книги Толкина, несомненно, наделены глубоким духовным содержанием. Некоторые стороны этого содержания я попытался раскрыть в этом исследовании. Нет никакого сомнения в том, что книги Толкина — часть наследия западной христианской культуры — в лучших ее проявлениях. Я, однако, убежден, что те ценности (или, по крайней мере, большая их часть), которые вошли, органически вросли в толкино- вские книги — это ценности общехристианские, универсальные, значимость которых не зависит от того, находимся мы на Западе или на Востоке христианского мира. Толкин как писатель — наследник христианского Запада. Но его постоянное внимание к действительно важному, к существенному, позволило ему воплотить в своих текстах свет, выходящий за узкие чисто западные рамки. Быть может, это так потому, что Толкин, фактически, своим творчеством возвращается к синтезу, к целостному видению мира — которое близко и понятно в том числе (и прежде всего) христианскому Востоку. Творчество Толкина преодолевает привычные границы. Может быть, не случайно, что его книги обрели такую популярность в России. Его история не воспринимается как чуждая и далекая, а это косвенно указывает на существования потребности в тех ценностях, которые она воплощает и в тяге к ним. То, что мы привыкли не замечать и не ценить в привычном, будничном об