Эхнатон, живущий в правде - [20]

— Возможно, брак поможет царевичу повзрослеть и забыть свои глупые идеи.

— Эта простолюдинка не могла и мечтать о троне, — указав на Нефертити, ответил я. — Она не осмелится подвергать опасности свое положение, сердя мужа.

Я часто думал, вышла бы Нефертити за Эхнатона, если бы он не был наследником престола? Видишь ли трудно представить себе его мечтой девушки. Даже если эта девушка — простая крестьянка.

Семейная жизнь не заставила его остепениться. Наоборот, он стал еще более дерзким.

Вскоре я узнал о его странном виде́нии. Эхнатон утверждал, что ему явился новый бог, невидимый, но обладавший голосом. Уже тогда я подумал, что это не к добру. Спустя некоторое время до меня дошел слух, что Аменхотеп III разгневался на наследника и послал его в долгое путешествие по империи.

Далее Хоремхеб подробно рассказал мне о беседах Эхнатона с жителями империи, о том, как он призывал людей присоединиться к его новой религии и обещал им любовь, радость и равенство. Но все это я уже слышал от Эйе.

— Несмотря на нашу дружбу и мою преданность царевичу, мне впервые захотелось убить его собственным мечом, пока он не утопил нас всех. Однако ты должен понять, что мое желание убить его было вызвано вовсе не злобой.

Аменхотеп III умер, и наследника отозвали для коронации. Став фараоном, Эхнатон предложил всем своим приближенным принять его новую религию. Настал и мой черед.

— Хоремхеб, — сказал он, — тот, кто будет служить мне, должен заявить, что верит в Единственного и Единосущего.

— Мой дорогой фараон, ты знаешь мое отношение ко всем богам и религиям. Тем не менее я человек долга и верный слуга трона. Преданность престолу и отечеству заставляет меня подтвердить свою веру в Единственного и Единосущего.

Он улыбнулся.

— Пока этого достаточно. Я не желаю жить во дворце без тебя. Может быть, в один прекрасный день ты обретешь истинную веру.

Так я начал служить новому богу и новому царю. Но должен признать, что фараон проявил силу, которой я в нем не подозревал. Несмотря на физическую слабость и женственную внешность, он сражался со всеми препятствиями на своем пути. Воевал со жрецами, самыми коварными и могущественными из людей. Разрушал древние традиции, укоренившиеся в нашей стране сотни лет назад. Боролся даже с черной магией и колдовством. Нефертити тоже проявила себя настоящей царицей. Складывалось впечатление, что она родилась на свет с одной-единственной целью: затмить величием Тийю и Хатшепсут. Именно она занималась государственными делами, в то время как царь отдавал всего себя своему религиозному призванию. К несчастью, оказалось, что Нефертити верит в новую религию. Об этой женщине было сказано слишком много, а я ненавижу слухи. Однако должен признать, что ее вера так и осталась тайной, которая требует разгадки. Я не сомневался в искренности ее веры, но всего остального понять не мог. Разыгрывала ли она святость, чтобы усилить свою позицию царицы? Поощряла ли погружение мужа в религию, чтобы в одиночку править страной и подданными? Была ли всего лишь орудием в руках отца, который плел какую-то таинственную интригу? Жрецы пытались предупредить Нефертити, но она им не ответила; в результате их осторожное любопытство переросло в ненависть. Жрецы были убеждены в слабости Эхнатона и не могли представить себе, что он способен бросить им вызов. Поэтому они обвиняли Тийю в том, что она внушила сыну ложные идеи, и приписывали его упрямство и несговорчивость влиянию Нефертити. Лично я считаю это чушью. Они могут указывать пальцем на кого угодно, но я не сомневаюсь, что эту глупость Эхнатон придумал сам. Переехав в новую столицу, Эхнатон объявил войну всем богам.

Он стал миссионером и проповедовал свою религию в разных уголках страны. Мы наслаждались благословенными днями победы и мира, и мне начинало казаться, что этот немощный молодой царь действительно сможет изменить привычный уклад жизни и построить ее заново по собственному замыслу. Я с благоговейным страхом следил за тем, как легко он завоевывал красноречием провинцию и с каким жаром люди принимали его. Я чувствовал, что в Эхнатоне появилась новая сила, которой он с успехом пользовался. И все же в глубине моей души всегда тлела искра сомнения. Новый мир, созданный так быстро, не мог быть долговечным. Можно ли добиться порядка с помощью одной любви? Если так, то почему в долгой истории нашей страны ничего подобного раньше не было? Однажды Нефертити, словно подслушав мои мысли, сказала мне:

— Он вдохновлен свыше. Бог благословил его небесной любовью. Мы всегда будем одерживать победы, потому что Бог на нашей стороне.

Однажды мы сидели с хранителем царской казны Нахтом и небрежно потягивали вино. Я считал (и считаю до сих пор), что Нахт обладал непревзойденным даром убеждения. Я спросил его:

— Ты действительно веришь в Единственного и Единосущего, бога любви и мира?

— Да, — спокойно ответил он, — но я не поддерживаю запрет других богов.

Я ощутил облегчение.

— Ты не советовал царю заключить компромисс?

— Советовал. Он считает это ересью.

— А Нефертити?

— Теперь она говорит его языком, — с сожалением сказал Нахт.