Егорка-пастух - [9]
— Не знаю! в кабинете занимаются… Не шли бы судиться! мирились бы дома…
Наконец, распахнулись двери и явился мировой судья с цепью на груди, за ним письмоводитель.
— Вам что угодно? — спросил судья управляющего.
— Я вам заявил, в ночь под восьмое октября крестьянин деревни Бондуровки, Епифан Игнатов воровски забрался в господский лес графа Чеботаева и спилил корень четырех с половиною четвертей. Корень этот мною найден совокупно с сельским старостой и при посторонних понятых людях.
— Знаю! преступник здесь?
— Точно так-с…
— А сельский староста?
— Все здесь, кого изволили требовать…
Судья обратился к старосте и понятым:
— Признаете ли вы действительность факта преступления?
— Точно так, ваше высокоблагородие: мужичонка он бедный, на ось понадобилась дубинка…
— А вы, Епифан Игнатов, сознаетесь в преступлении?
— Виноват, ваше благородие…
— И у вас своего лесу нету?
— Ни одной хворостинки.
— Значит, вы целой деревней можете воровать подобные оси?..
— Помилуй бог, ваше благородие…
— Мое внутреннее убеждение говорит, что вы поголовно со двора на двор можете повторять подобные преступления; а потому, в видах пресечения зла, возлагаю штраф на означенную деревню по три рубля с души, а на преступника десять рублей…
— Ваше благородие! чем же мы виноваты? — возразил староста, — мы в лес не ездили!
— Вы не ездили, но можете ездить… Я вас очень хорошо знаю, любезные…
— Коли попадемся, тогда штрахуй! за что ж невинно-напрасно подати платить?
— Это не подати, а единовременный штраф… Так как у вас во всем круговая порука, то вы должны отвечать за каждого негодяя в своей деревне!.. Я знаю, как в настоящее время помещику трудно охранять свою собственность… Можете идти… Вам что угодно? — обратился судья к лакею.
— Я вам докладывал, недавно я женился… и супругу мою нашел в незаконном виде… Вы нам приказали явиться…
— А жена ваша здесь?
— Здесь! вот она!
— Вы почему не хотите жить с мужем?
— Помилуйте, ваше высокоблагородие… что ни ночь — бьет меня чем ни попадя! Я уж сплю с сенными девушками…
— Правда это? — спросил судья лакея.
— Точно так-с! Невозможно, господин мировой судья… Иной раз такие оказии делает… уму непостижимо!
— Словом, вы друг друга ненавидите?
— Точно так-с…
— И желали бы жить врозь?
— Эвдакого азиата на белом свету нету, — сказала горничная, — сохрани господи, с ним вместе жить…
— Так вы можете разойтись…
— Ваше благородие! а как же мое приданое-то, — спросила горничная…
— Приданое вы можете взять назад… Вы, конечно, отдадите? — обратился судья к мужу.
— Черт с ней-с! ни покуда маяться!
— Так вот слушайте решение: с завтрашнего дня вы расходитесь врозь… Довольны вы решением?
— Покорно вас благодарим…
— Ваше благородие! — объявил Краюхин, — я это запил девку… Пили… пили!..
— Ты кто такой?
— Пили мы десятую… пили два Микития…
— Я спрашиваю, ты чей, откуда?
В это время у подъезда загремела карета, и в камеру вошла небольшого роста худощавая барыня с черным вуалем, в бархатном бурнусе. Не поднимая вуаля, она обратилась к судье:
— Я к вам, Федор Иваныч, насчет оскорбления моей Мими…
— Позвольте узнать, кто это Мими?
— Моя собака…
— Извините, сударыня, закон обязывает меня объяснить вам, что в нашем судебном уставе не упоминается об оскорблении животных… Я думал, что Мими ваша служанка. Впрочем, не угодно ли вам рассказать, как было дело?
— Вообразите: я Дуняшке приказала для Мими готовить бульон, а она с лакеем Алешкой изволит кушать его… Я замечаю день, другой: Мими худеет!.. Вы не можете представить, что стало с несчастной собакой… Смотрю однажды в окно: Мими выскочила к воротам, а там сидели лакей с горничной. Они схватили собаку и начали ее бить по щекам… да приговаривают: «Из-за тебя нам от барыни достается!..» Это я слышала собственными моими ушами…
— За последнее время жалобы на прислугу до того увеличились, — сказал судья, — что я не предвижу, чем все это кончится… Мне сдается, что ваша прислуга имеет настойчивое стремление оскорблять именно вас… позвольте узнать, когда вы свободны?
— Я постоянно свободна…
— Не угодно ли вам пожаловать в понедельник… тринадцатого числа… Как звать вашу прислугу? — спросил судья.
— Дуняшка и Алешка.
— Я их вызову.
Барыня раскланялась и уехала. Краюхин снова начал:
— Я, ваше благородие, из Воробьевки… насчет запою…
— Ты кого запил?
— Девку!..
— Какую девку?
— У соседа дворов через пять…
— Тоже у крестьянина?
— У крестьянина.
— Дела между крестьянами разбираются волостным сходом…
— Ведь я, ваше благородие, насчет пастуха… он не нашей барщины…
— Это все равно… пастух — крестьянин…
— Вестимо, крестьянин… Хорошо! только эта мы гуляли… больше году!.. девка со всем согласьем…
— Я тебе сказал, обратись в волостное правление…
— Откуда ни навернись пастух… говорит, ежели на что пойдет, я не пожалею красного петуха…
— Павел! выведи вон…
Лакей взял Краюхина за пельки[8].
— Вот оказия-то! — рассуждал Краюхин, выведенный на улицу. — Какой это мировой? слова не даст сказать… Куда ж теперь? Неужели в волость?..
Подошедши к телеге, в которой спал Иван, Краюхин почесал затылок, растолкал сына и крикнул:
— Ты что ж сена-то не дал лошади? для тебя, что ль, под голову взяли, хрептуг!
