Егор Гайдар - [38]

И тем не менее размножение такой вот «полунелегальной» литературы расцвело в Москве 1980-х пышным цветом! Сборники, рефераты, книги с грифом «ДСП» («для служебного пользования»), как правило, имели порядковые номера. Иногда их «служебный» тираж доходил до 200–300 экземпляров. Так вот каждый экземпляр был пронумерован. Но когда умелые (еще и смелые!) люди делали «слепые ксероксы» с какого-нибудь 150-го экземпляра, вместо номера там оставалась черная дыра — номер попросту заклеивали. Сделать нелегальные копии за деньги можно было через посредников, знакомых с работниками копировальных машин.

Но особенно востребованную или опасную литературу размножали иначе: на пишущих машинках или на фотокопиях, вручную. В кругу друзей авторов этих строк таким образом не раз перепечатывали самую разную литературу: стихи, эзотерические трактаты, лекции или, например, стенограммы заседаний кружка Щедровицкого.

Эта была особая система, хорошо известная молодым интеллектуалам Москвы.

Конечно, ничего «подрывного» или «запретного» в этом «ДСП» не было — и тем не менее именно эти ротапринты и ксероксы позволили, например, молодому Гайдару ознакомиться с большим корпусом мировой экономической литературы (и на английском, и на русском языках).

Да, это, конечно, был большой недосмотр советской власти…

Впрочем, в ИНИОНе не только «ксерили» (тайком и легально) и не только читали.

Здание окружали — точнее, были его архитектурными элементами — какие-то уродливые декоративные бетонные сооружения: пандусы, лестницы, арки и небольшие искусственные водоемы. В любое время года здесь стояли группки людей, обсуждая, так сказать, прочитанное, делясь мыслями и суждениями, дымя дешевыми сигаретами болгарского, в основном, производства. «Дискуссионный клуб» ИНИОНа, таким образом, работал от открытия до закрытия. Были и другие удовольствия: проходили так называемые «открытые лекции», записавшись заранее, любой желающий мог прийти, например, на лекцию Сергея Аверинцева, выдающегося русского филолога с мировым именем. Лекции проходили в большой аудитории, в которую приносили из других комнат стулья, в ней помещалось человек 30–40. Иногда сидели и на подоконниках. Поскольку лекции начинались после окончания рабочего дня, в соседних помещениях уже никого не было. В коридорах огромного пустого здания было уже темно и страшно, а здесь горел свет.

Словом, ИНИОН излучал ощущение свободы — свободы мысли, прежде всего. Именно это излучение делало его таким притягательным. Да, это была не просто библиотека…

Но и свою личную среду обитания Гайдар тоже превращал в библиотеку. Летом 1985-го новый петербургский друг, экономист из круга Анатолия Чубайса Сергей Васильев, навестил Егора в Строгине, где он тогда жил с первой женой Ириной и детьми Петей и Машей:

«Его семья была на даче, мы общались практически целый день, ходили купаться на пляж напротив Серебряного Бора. Меня поразил кабинет Егора, по периметру застроенный книжными стеллажами, — эта конструкция была повторена потом во всех его домах».

В последнем домашнем кабинете Гайдара в квартире на Осенней улице авторы этих строк побывали (здесь теперь живет Петр Гайдар со своей семьей) — тоже всё так, как и в Строгине, как описывал Васильев. По всем четырем стенам — до самого потолка — книжные полки. Именно эту, и только эту мебель Егор проектировал сам. Сам рисовал эскизы. Сам говорил с плотником. Сам выбирал чуть ли не материал для полок, устройство стеллажей, стекол, высоту и длину. Это было его личное пространство в квартире — все остальное он предоставлял домашним.

И так было в каждой квартире, в каждом кабинете, на любой даче, на любой работе — его личная среда обитания строилась, исходя из расположения книг. Книги должны были именно окружать его самого и рабочий стол, как бы поддерживать его в центре вселенной.

Какие же это были книги?

Итак, тут — марксизм, тут — античность и восточные цивилизации, тут — теории современного экономического роста.

Не все, что читал тогда Гайдар, было, что называется, «в свободном доступе». Он окончил МГУ в 1978 году. Интересно посмотреть, что тогда считалось наиболее острым «самиздатом», что именно входило в обязательный круг чтения развитого молодого человека.

Начнем, пожалуй, с философии.

В том же 1978 году Мераб Мамардашвили прочел три лекции во ВГИКе, на сценарном факультете. История умалчивает, кто был их инициатором, но надо признать, что акция была по тем временам довольно смелая — Мамардашвили уже был в опале. Тем не менее лекции ему разрешили. Помимо будущих сценаристов, на них попали и те, кто хотя бы приблизительно знал о том, что Мераб Мамардашвили — крупнейший ученый, блестящий знаток западной философии.

Лекций было три: о феноменологии, об античном атомизме, об экзистенциализме.

Темы первой и третьей были, пожалуй, в русле поисков молодых московских интеллектуалов того времени. Гуссерль, Маркузе, Фромм, Адорно, Хайдеггер, Сартр — все они были на слуху, и «слепые ксероксы» их работ передавались из рук в руки так же активно, как Солженицын или другая «антисоветчина», то есть книги Роя Медведева, Льва Копелева, Владимира Войновича и др.