Его выбор - [4]

...этого быть не может.

Рэми всегда говорили, что высшими магами в Кассии гордятся, что их любят, что на них почти молятся. Так почему?

— Мой мальчик, твое лицо… — продрался через серый туман голос Ира и тотчас раздалось раздраженное: — Чего стоите! Увозите его отсюда. И не вздрагивай ты, идиот, ничего он тебе не сделает.

Ничего он тебе не сделает...

Боги, смилостивьтесь!

Всю обратную дорогу говорить не хотелось. Лошади шли неспешно. Болела спина, жжением в животе отдавалось каждое движение. Рэми касался языком внутренней поверхности распухавшей щеки, жался к спине старшого, опустил взгляд в мостовую и уже не пытался, как утром, подарить каждому улыбку или коснуться радостной мыслью. И в магические щиты кутался, как в теплый плед, защищаясь и от столицы, залитой солнечным светом, и от людей, жмущихся в обочине.

Окружившие их воины тоже молчали, а не сыпали, как обычно, непонятными Рэми шутками, и на охраняемого мага косились украдкой, будто он сделал что-то плохое. Может, действительно, сделал?

Учитель ехал рядом, пару раз пытался что-то сказать, старался мыслью проникнуть через щиты ученика, но Рэми не пускал. Ему было больно и тоскливо. И очень сильно хотелось побыть одному. Забиться в какой-нибудь угол и не вылезать как можно дольше.

Во дворе дома было невыносимо спокойно. Желтели по обе стороны подъездной дороги клены. Журчала вода, лилась из кувшина на коленях каменной русалки в фонтане. И было так тихо… Так… хорошо, а из дома мягкими волнами расходилась пронзительно-яркая сила.

Там ждало спасение — Рэми чувствовал.

И душа отозвалась на чужую силу, всколыхнулась радостью, забыв недавнее. И даже щека не болела так сильно, ведь там, внутри, его ждали, любили и никогда не боялись. Там все объяснят, окружат заботой, убаюкают мягким голосом.

Не слушая оклика учителя, Рэми соскочил с лошади и вбежал по ступенькам главного входа. Пролетев через зеркальную залу, он ворвался в тихий увешанный белоснежными гобеленами гардероб и, распахнув двери в библиотеку, не останавливаясь, бросился в объятия укутанной в белое фигуры.

Жизнь вновь заиграла красками, яркими, радостными. Солнце лило через высокие окна счастливое золото, вокруг приятно пахло бумагой и кожей переплетов, и стеллажи, густо уставленные книгами, казались замершими в ожидании телохранителями. И город с непонятными людьми остался позади, ведь здесь тонкий аромат жасмина будоражил ноздри, здесь был тот, кто всегда любил и понимал, кто был магом еще более одаренным, чем Рэми. Вождь Виссавии. Брат мамы.

— Ирехам лерде, Нериан, ирехам доре… («Расти быстрее, Нериан, расти счастливым…» (висс.)) — сказал знакомый до боли голос, и Рэми радостно зарылся носом в одежды дяди.

Преддверие бури. 2. Элизар. Безумие

Помраченный разум обращает свои глаза к солнцу — и не видит ничего, т. е. не видит вообще.

Поль Мишель Фуко

Тот день начался с грозы. Элизару было всего одиннадцать, он стоял у огромного, во всю стену, окна в предоставленных семье виссавийского вождя покоях и смотрел, как тугие струи дождя стегают липы, растущие под стенами замка. Он и сам не заметил, как шагнул к тонкому, едва заметному стеклу, как приказал ему исчезнуть и замер, вдыхая влетевший в комнату сладкий запах, с наслаждением подставляя лицо влажному воздуху.

Он и не знал, что липы пахнут так сладко, что обычный дождь может сделать воздух столь пленительным. Он смотрел на солнце, прошившее лучами тяжелые тучи, и впервые начинал понимать… как красива может быть непогода. И как ошеломляюще ярко могут сверкать капли дождя в солнечном свете. И какой потрясающий глубоко-изумрудный оттенок у мокрой листвы. Оказывается и боль, и печаль, все может быть красивым...

Ведь в родной Виссавии, защищенной куполом магии, всегда погоже. Дожди там теплы, ласковы, скоротечны и проносятся лишь ночами. Цветы там огромны, взрываются ароматами и красками, и, сказать по правде, младший сын виссавийского вождя раньше и не знал… что даже с первого взгляда нечто столь скромное, как цветущие ветви липы, может быть столь прекрасным. Что не множество ароматов, переплетшихся тесно друг с другом, а один… может так волновать душу.

— Красиво? — рука отца сжала плечо. — Когда-нибудь мы приедем сюда зимой, когда Кассия укутается в снег.

— Снег — это, наверное, холодно, — содрогнулся Элизар.

— Да, и опасно. В Виссавии тебе не надо беспокоиться об одежде, о тепле в доме, о том, чтобы укрыться от непогоды. Здесь, увы, все иначе, и, хоть и красиво, а приходится быть осторожным… Элизар, ты дрожишь. Не стой так, простынешь.

— Целители вылечат…

— К чему беспокоить целителей без причины? Ты слишком привык к заботе.

Отец приказал окну вернуться на место, и сразу же стало тихо и душно. Солнце, будто всполошившись, проскользнуло через ветви лип, пустило по полу зайчиков: позолотило инкрустацию на стенах, оживило лицо кассийской богини на потолке, скользнуло по темным бархатным драпировкам. Отец опустился в кресло и, взяв Элизара за руку, заставил встать между своими коленями:

— Помнишь, что я тебе говорил? — тихо спросил он, заглядывая в глаза. — Безумие будет приходить очень медленно…