Его величество Человек - [67]

Сын мой был бригадиром в колхозе, дочь работала бухгалтером, зять — трактористом. Молодые, счастливые, цветущие... На другой же день после того, как фашисты заняли нашу деревню, на моих глазах застрелили всех — сына, дочь, зятя... Еще около ста односельчан убили вместе с ними. До сих пор не могу прийти в себя. Неделю я была без сознания, а когда открыла глаза, увидела, что меня перенесли в землянку. Осталась я из всей семьи одна... Только через четыре месяца встала на ноги.

За всю свою жизнь я и мухи не обидела, и курочки не вспугнула. А сейчас, если б хватило у меня сил, душила бы фашистов собственными руками. Но я стара. Только и осталось мне, что слать на фронт письма: «Родимые, отомстите фашистам за смерть моих близких, за страдания детей и стариков». Увидев в газете вашу фотографию, порадовалась всем сердцем. Низко склоняюсь перед вашим величием, дорогие мои. Молящаяся денно и нощно за ваше здоровье Прасковья Маслова...»

—О чем она пишет, ака?— приставала Леся к брату, не понимая еще сурового смысла письма незнакомой женщины. Помрачневший Остап молчал.

—Разве не слышала? Застрелили у бабушки сына, дочь и зятя,— раздраженно отозвался Витя.

—Маму Абрама тоже застрелили,— вмешалась в разговор Галя.

—Хватит об этом,— прервал ее Витя тоном взрослого.

—Ну дада, прочитайте другое, хорошее,— беззаботно ласкалась к отцу Леся.

Махкам-ака взглянул на девочку. Вроде бы из письма она ничего не поняла, но все же уловила, что оно о чем-то страшном.

—Ладно, доченька. Посмотрим, что здесь,— сказал Махкам-ака и распечатал еще один конверт.— «Уважаемый Махкам-ака! Я был в одной роте в вашим сыном Батыром...»

—От Батыра-ака?!— воскликнул Абрам.

—Погоди-ка, сынок.— Мехриниса подошла к мужу, уставилась на него испуганными, немигающими глазами.

— «За короткое время мы стали близкими друзьями... Нет, близкими друзьями — это не точно,— продолжал читать Махкам-ака.— Я рос сиротой. Нет у меня, как у Батыра, любящей матери, заботливого отца, которые писали бы мне, справлялись о моем здоровье. Здесь, в огне боев, мы с Батыром поклялись стать назваными братьями, не разлучаться всю жизнь». Помнишь, Батыр писал нам про этого парня,— напомнил жене Махкам-ака.

—Читайте, пожалуйста, дальше,— торопила мужа дрожащая Мехриниса.

Махкам-ака поправил очки, посмотрел сквозь стекла на притихших детей.

—«Во время очередного боя мы переправлялись через реку. И в воде и на берегу Батыр был рядом со мной. Фашисты напали на нас внезапно, из засады. Бой был коротким, но тяжелым; мы попали в окружение. Вот тогда-то я и потерял Батыра из виду. Пять недель прошло, пока мы вышли из окружения. . Батыра с нами не было. Возможно, он раньше меня оказался у наших. В гибель его я не верю. Очень прошу, пришлите мне адрес Батыра, если он вам известен. С солдатским приветом Виктор Кисляков».— Дочитал письмо Махкам-ака каким-то потухшим голосом.— Остальные потом. Идите поиграйте!— вставая, сказал он детям.

Они почувствовали перемену в настроении родителей и разошлись, с тревогой поглядывая то на отца, то на мать.

Мехриниса стояла совершенно убитая, в лице ни кровинки. Махкам-ака, пытаясь казаться спокойным, заговорил с ней увещевающим тоном, точно с ребенком:

—Возьми себя в руки! Дети видят... Этот солдат, Виктор, он только что вышел из окружения. Откуда ему знать, что с Батыром? Может быть, Батыр давно воюет в другом месте?..

—Наивный вы человек! Они же были вместе! Если Виктор вышел из окружения, а Батыр нет, значит, он...— Мехриниса не решилась произнести страшные слова и закрыла лицо руками.

—На войне чего только не бывает!— тщетно пробовал успокоить жену Махкам-ака.

—Если Батыр сумел выбраться, то почему не пишет?

Махкам-ака не нашелся что ответить. Он глядел на жену и молчал.

—Напишу сегодня же Виктору. А плакать пока подождем,— наконец вымолвил кузнец после долгой паузы.

Глава двадцать вторая

Горькая участь осиротевших детей, их тяжкие мытарства связали семью Махкама-ака и Мубаракхон тесными узами. Услышав речь этой женщины еще при первом посещении детского дома, Махкам-ака проникся к ней большим уважением, а доверительная беседа с Мубаракхон еще больше расположила к ней кузнеца.

—У этой женщины безмерно добрая душа, а сколько выдержки! — восторгался он.

Зная обычное безразличие мужа к чужим женщинам, Мехриниса встревожилась не на шутку и слушала эти похвалы, с трудом сдерживая раздражение.

—На то она и заведующая детдомом, она обязана быть доброй к малышам,— сухо проговорила Мехриниса наконец.

Но Махкам-ака не заметил тона жены.

—Есть разные заведующие. Побывал я и в других детдомах... Знаю, Мубаракхон особая. Она просто рождена, чтобы

воспитывать, пестовать детей.

—Да, уж наверное, чистое золото, раз вам так понравилась!— ядовито усмехнулась Мехриниса.

Но Махкама-ака уже нельзя было остановить.

—Да... А вот спросить, есть ли у нее самой дети, не решился... А как она обходительна с людьми, тактична, внимательна, добра!..

Мехринисе стало вдруг невыносимо обидно это восхищение другой женщиной. Она повернулась и вышла из комнаты. Вскоре, однако, она сама познакомилась с Мубаракхон. Заведующая детским домом и вправду была необыкновенно обаятельна. Мехринисе она понравилась с первого взгляда. Несмотря на загруженность работой, Мубаракхон считала своим долгом навещать семьи, усыновившие сирот. Так она впервые попала в дом кузнеца. А вскоре семья Махкама-ака стала для нее родной. Иногда Мубаракхон заходила к супругам посоветоваться и по своим делам.