Его уже не ждали - [41]

Часов около семи вечера возле узкой калитки бывшего монастыря ордена босых кармелитов, теперь превращенного в тюрьму, остановился закрытый фиакр. Из него вышел высокий, худощавый господин лет тридцати четырех в рединготе и черном атласном цилиндре. Едва ли кому-нибудь из прохожих пришло бы в голову, ЧТО ЭТОТ господин с продолговатым тонким лицом, густыми темными бровями и синеватыми веками, под которыми прятались иссиня-серые проницательные глаза, — директор львовской тайной полиции, надворный советник Генрих Вайцель.

Вайцель не позвонил, как это делают другие, а ручкой зонта три раза постучал о решетку маленького окошка.

Охранник даже не выглянул, ему было известно: так дает о себе знать только директор тайной полиции.

Отодвинулся тяжелый засов, открылась дверь, и Вайцель, даже не глянув на охранника, быстрыми шагами прошел по мрачному коридору и как тень скрылся в кабинете комиссара тюрьмы.

Комиссар тюрьмы, тучный господин с пышными длинными усами и бакенбардами, с минуты на минуту ожидал прихода Вайцеля. Сидя в кресле с высокой готической спинкой, он поспешно просматривал разложенные на письменном столе донесения надзирателей о каком-то арестанте. Им особенно интересовался господин надворный советник.

И когда дверь кабинета бесшумно отворилась, комиссар вскочил с кресла и бросился навстречу Вайцелю, угодливо подхватил у него редингот, цилиндр и зонт, и все это повесил в нише за зеленой шторой.

— Прескверная погода, герр майор, — первым заговорил комиссар тюрьмы, чтобы вызвать Вайцеля на разговор и угадать, в каком настроении шеф.

Вайцель не ответил на замечание.

— Донесение! — приказал он резко и подошел к письменному столу.

— Прошу! Донесение перед вами, герр майор, — щелкнул каблуками комиссар тюрьмы.

Вайцель взглянул на лампу под потолком и поморщился.

Комиссар тюрьмы проворно опустил лампу, швырнул фитиль, подтянул лампу на место и просительно сказал:

— О герр надворный советник, нам бы сюда электричество…

Но Вайцель ни на что не реагировал: он углубился в чтение бумаг.

— Как ведет себя Иван Сокол? — спросил он, подняв голову.

— Целый день беседует с арестантами, расспрашивает каждого о его жизни. У бывалых допытывается про тюремные порядки, разумеется, не без своих комментариев. Собирается книгу писать о нашей тюрьме, прошу прощения, как о символе всей Австрии. Удалось перехватить его письмо.

— Так-так, это очень опасный человек. Но мы его обезвредим. По камере сорок один «А» все?

— Нет, здесь только Сокол. Сейчас покажу остальное.

Комиссар тюрьмы поспешно подошел к сейфу, достал из кармана связку ключей на цепочке и, отомкнув дверцы сейфа, вынул оттуда синюю папку и подал ее Вайцелю.

— Сегодняшние?

— Да, герр майор!

Отобрав несколько листов, Вайцель снова углубился в чтение.

— Что вы ответили Стахуру? — спросил Вайцель, откладывая бумаги в сторону.

— Как было приказано, герр майор: вы заняты и можете его принять только вечером.

— Хорошо, — Вайцель побарабанил пальцами по стеклу на письменном столе. — Пусть приведут его.

— Слушаюсь, герр майор.

Комиссар тюрьмы позвонил. Вошел надзиратель в форме с фиолетовыми петлицами и таким же кантом на форменной шапке.

— Привести из сто пятой.

— Слушаюсь! — козырнул выводной и, повернувшись на каблуке, вышел.

— Мариана Лучевского переведите к уголовникам, в семнадцатую. Большака — из сорок первой «А» в тринадцатую.

— В одиночку?

— Нелепый вопрос. Сколько у вас тринадцатых?

— Виноват, одна, герр майор!

— Выполняйте!

Комиссар тюрьмы выбежал отдавать приказание. Когда же возвратился, Вайцель уже расхаживал по кабинету и посасывал мятный леденец.

— Герр майор, советник Линц опять интересовался, выполнил ли я его приказание, — вкрадчиво проговорил комиссар тюрьмы. — Он угрожал взысканием, если я немедленно не освобожу Ивана Сокола.

— Сколько вы их уже имеете?

— Взысканий? Много… Девяносто шесть, — неохотно ответил комиссар тюрьмы.

— И все — за один и тот же грех?

— Господин надворный советник, у меня нет грехов. Если я держу арестантов больше положенного срока, в этом я не виноват, я выполняю службу и ваш…

— Да, да! Вы это делаете по моему приказу. А потому на взыскания не обращайте внимания.

— Но…

— Хорошо, хорошо, я поговорю с прокурором Линцем, а пока и на этот раз воздержитесь выполнить его приказ. Мы не можем так просто выпустить Сокола, мы должны приставить к нему своих людей. Необходимо еще хотя бы неделю подержать его.

— Слушаюсь, герр майор!

— Вы не обижайтесь, голубчик Кранц, что герр прокурор строг с вами. Понимаете, нельзя допустить, чтобы думали, якобы у нас здесь творятся беззакония, произвол, будто мы можем, независимо от срока осуждения, держать арестанта в тюрьме сколько нам вздумается. Чтобы оградить закон от подобных нападок, прокурор делает вам выговоры. Вы не должны воспринимать их как взыскание и огорчаться. Наоборот, вы должны гордиться ими, как офицер своими ранениями, полученными в сражениях за нашу империю. Эти выговоры — не взыскания, а награда для вас.

— Рад служить нашему добрейшему цисарю Францу-Иосифу! — щелкнул каблуками комиссар тюрьмы, а про себя подумал: «Ну и хитер! Да если выговоры ты считаешь наградами, то помоги тебе бог вместе с прокурором Линцем получать их вдвое больше, чем я!»