Его Снежинка, пятая справа - [5]

— Всё хорошо, — кивнул он, убирая пальцы с моего пульса. — Голова не болит?

Отчего-то участливый тон меня возмутил так, что я отползла, пятясь, на другой край и выкрикнула:

— Убийца!

В серых глазах блеснула насмешка.

— В каком именно месте ты мертва?

Я сглотнула и прислушалась к телу. Пошевелила пальцами рук и ног, почувствовала бёдра, живот, позвоночник, грудь. Покраснела и моргнула, а он добавил:

— Голову можешь не упоминать. Она у тебя явно в изначальных настройках атрофирована.

— П-почему? — облизнула я сухие, как пустыня, губы.

Терминатор глянул на меня с ухмылкой и слегка пожал безразмерным плечом.

— Нормальные при виде бандитов, пистолетов и погони делают ноги. И пытаются не отсвечивать.

Я сглотнула и отползла ещё дальше, чуть не упала с кровати. Вовремя сбалансировала и села.

— А вы бандит?

— А на кого похож? — издевательский огонёк в глазах.

— На… терминатора…

— Ну так меня и зови, — кивнул он, заглянул в мой паспорт из сумки и добавил: — Женя.

Вместе с моим именем его низкий, раскатистый голос прокатился по комнате мягкой хрипотцой и коснулся меня так, что в моих лёгких тоже завибрировало, будто эхом. Так бывает при том особом звуке из динамиков, когда африканцы поют джаз или когда на сцену из оркестровой ямы подкрадываются ноты густой, низкой виолончели. Мурашки и вибрато, и почти мистический страх, щекочущий позвоночник от груди вниз, к животу и ещё ниже. Ощущение ловушки. Этот голос и он… Это неправильно. Это всё неправильно! И то, что он роется в чужих вещах, отвратительно и низко! — взметнулось снова негодование во мне.

— А ты хорошо сохранилась для своих… — он снова глянул в паспорт, — двадцати трёх. Думал, тебе четырнадцать.

Под его взглядом, полным нездорового любопытства, мой бунтарский порыв обледенел на взлёте и обрушился к ногам, словно птица в мороз. Вспомнились реплики на месте преступления. Ребёнка он бы убивать не стал, а взрослую девушку?..

Но уже не скроешь и даже не сыграешь.

— Да, мне двадцать три, — севшим голосом ответила я. — Вы ошиблись.

И тут, вытянув из сумки пуанты на лентах, он присвистнул. Сразу же вытащил на свет белый вторые, с розовыми завязками. Да, я всегда ношу в сумке пару — постирать, привести в порядок, да мало ли, может в кровь мозоль сбиться, это частое дело и ничего страшного нет. Только в кино и на фото выглядит, как жуть и ужас. В глазах Терминатора любопытство заиграло опасными искорками:

— Балерина?

— Да…

Он посмотрел с двух сторон на пуанты в обеих руках и отложил их на тумбочку.

— Мда… балерина, — пробормотал он, словно это был диагноз о неприятной болезни. Ветрянке, например.

Ну да, такой лоб, наверное, слышал о балете лишь случайно. Впрочем, не он один подобным образом реагирует. Многие молодые люди начинают смотреть, узнав, что я балерина, как на неведомую птицу, попавшую на танцпол из потустороннего мира. Ещё хуже, когда говорю, что я вегетарианка и люблю классику.

Я осторожно встала с кровати и попятилась к стене — подальше от него. Осмотрелась. Комната на вид была обычной спальней. Ничего лишнего: тумбочка, кровать, стул, безликий шкаф из светлого дерева, светлые стены, пол, потолок, много пустого пространства. Стоп, а окна где? И я похолодела ещё сильнее при мысли: молодой мужчина и я, одни, в спальне без окон. Боже…

Я обхватила себя руками, чувствуя лопатками даже через свитер холодную стену, пока терминатор бесцеремонно рассматривал содержимое моей сумочки, выкладывая ключи, расчёску, косметичку, записную книжку, пакет с трениками и гетрами, чёрную флэшку…

— Ну и хорошо, — спокойно сказал он и поднял голову: — Больше гаджетов нет. От телефона я избавился.

Глядя на флэшку, как приворожённая, я думала о партии, о Снегурочке, об академии, где мне говорили, что ничего из меня не выйдет, о глазах злого гения Дорохова и о его словах про общие основания… Да, кажется, терять мне уже нечего.

— Это похищение? З-зачем… я… вам? — срывающимся голосом спросила я.

Терминатор встал во весь рост, в комнате стало темнее. Лицо по-прежнему бесстрастное, в глазах сарказм.

— Не зачем. Ты нужна мне, как медведю рога. Но выбор у тебя невелик: сидеть здесь тихо или кормить червей.

Мои глаза расширились.

Он качнул головой:

— Глазищи… В общем, у пруда я сделал его за тебя. За пределами этого дома его сделают другие. Ты видела то, что не должна была. Твоё дело теперь — не всплывать выше плинтуса и не отсвечивать, словно тебя нет. — Он замолчал, потом усмехнулся и ткнул в меня пальцем, словно вспомнил о чём-то. — Ах да, понял. О чести девичьей не парься, я не маньяк. Будешь вести себя хорошо, включишь голову, всё закончится нормально. Вопросы есть?

Пауза между нами стала густой и душной, словно время превратилось в хлопья едкого сценического дыма, у меня защипало в глазах. Кажется, в этой мерзкой тишине моё сердце стучало слишком громко.

— Сколько? — мало веря происходящему, сипло спросила я. — Сколько мне тут сидеть?

— Как пойдёт, — неопределенно пожал он плечом. — Неделя-две. В крайнем случае, месяц.

В моих висках загудело. Месяц?! Я замотала отчаянно головой так, что пряди отросшей чёлки выбились из хвоста и упали на лицо.