Его прощальный поклон. Круг красной лампы - [133]

Наконец принесли веревку, и федеральный маршал собственноручно накинул петлю на шею приговоренному к смерти. А потом двое охранников, он сам и еще один из ассистентов подняли жертву в воздух. Полчаса он висел (ужасная картина!) под потолком. Потом в торжественной тишине они стали опускать его вниз, и один из тюремщиков ушел распорядиться, чтобы несли гроб. Однако изумлению нашему не было предела, когда, оказавшись на полу, повешенный поднес руку к шее, ослабил петлю и глубоко вдохнул.

– А распродажа у Пола Джефферсона кипит, – заметил он. – Оттуда хорошо видно толпу, – дернул он подбородком в сторону крюка на потолке.

– Поднять его еще раз! – закричал тут федеральный маршал. – Мы его все-таки как-нибудь прикончим.

В следующую секунду жертва снова взвилась под потолок. Они продержали его там час, но, спустившись, он сделался только еще более говорливым.

– Что-то старикашка Планкет зачастил в салун, – рассказал он. – За час три раза заходил в «Аркадию», а у него семья! Пора бы Планкету и завязать.

Это было ужасно и совершенно невероятно, но мы все видели собственными глазами. Этот человек должен был умереть, но он продолжал разговаривать. В полнейшей растерянности и изумлении мы смотрели на него, но федерального маршала Карпентера было не так-то просто сбить с толку. Он махнул своим помощникам, чтобы они отошли от осужденного.

– Дункан Ворнер, вы находитесь здесь, чтобы понести наказание, – сказал он. – А я нахожусь здесь, чтобы привести в исполнение приговор суда. С электричеством ничего не вышло, признаю. И с повешеньем вы нас обставили. Но следующий раунд будет за мной, потому что я должен исполнить свой долг.

Произнося последние слова, он вытащил из кармана револьвер и выпустил все шесть пуль в тело заключенного. Комната наполнилась таким густым дымом, что мы ничего не могли разглядеть. Однако, когда он развеялся, оказалось, что расстрелянный преступник все так же стоит на ногах и с нескрываемым недовольством рассматривает свой сюртук.

– Может быть, в ваших краях сюртуки ничего не стоят, – сказал он, – но я за свой отдал тридцать долларов, и посмотрите, на что он теперь похож. Шесть дырок спереди, и четыре пули прошли навылет, так что я представляю, как выглядит спина.

Федеральный маршал выронил револьвер, руки его повисли, он был совершенно раздавлен.

– Кто-нибудь из вас, господа, может объяснить мне, что все это значит? – Он беспомощно посмотрел на членов комитета.

Петер Штульпнагель сделал шаг вперед.

– Я могу все объяснить, – сказал он.

– Вы единственный, кто, похоже, понимает, что происходит.

– Да, я прекрасно понимаю, что происходит. Я хотел предупредить этих господ, но, поскольку они не захотели меня слушать, я позволил им все узнать на своем опыте. Своим электричеством вы добились того, что его жизненные силы увеличились до такой степени, что на несколько ближайших столетий он может забыть о смерти.

– Несколько столетий?

– Да, теперь несколько веков понадобится на то, чтобы истощилась та невероятная нервная энергия, которой вы пропитали его. Электричество – это жизнь, а вы его зарядили им до отвала. Может быть, лет через пятьдесят вам удастся умертвить его, но я бы на это особенно не надеялся.

– Боже правый, что же мне с ним делать? – вскричал несчастный федеральный маршал.

– Мне кажется, сейчас не имеет никакого значения, что вы с ним будете делать, – пожал плечами Петер Штульпнагель.

– Может, как-то можно извлечь из него это электричество? Может, его за ноги подвесить, а?

– Нет, нет, это не поможет.

– Что ж, хорошо, но мы не позволим ему снова в Лос-Амигосе безобразничать, – голосом, преисполненным решимости, произнес представитель закона. – Мы его посадим в новую тюрьму. Уж там у него сил поубавится.

– Напротив, – возразил Петер Штульпнагель. – Я бы сказал, что, скорее, сил поубавится у тюремщиков.

Пришлось признать, что мы потерпели фиаско. Несколько следующих лет мы старались не говорить об этом деле, но слухов избежать не удалось, и я подумал, что вы, возможно, захотите узнать, как все происходило, из первых уст.

Женский вопрос

Все коллеги доктора Джеймса Рипли считали, что ему чертовски повезло в жизни. Отец его держал врачебную практику в деревне Хойленд на севере Хэмпшира, поэтому с самого первого дня, когда он по закону получил право подписывать рецепты, все для него уже было готово. Через несколько лет престарелый джентльмен ушел на покой и удалился на южное побережье, оставив на своего сына всю деревню и прилегающие к ней окрестности. Если не считать доктора Хортона, жившего недалеко от Бейзингстока, юный хирург был единственным врачом на шесть миль вокруг Хойленда, что давало ему возможность зарабатывать полторы тысячи фунтов в год. Правда, как это обычно бывает в деревне, большая часть того, что приносила практика, уходила на содержание выезда.

Доктор Джеймс Рипли был уравновешенным, образованным тридцатидвухлетним неженатым мужчиной со спокойным, даже строгим лицом и редеющими на макушке черными волосами, на уход за которыми он тратил добрую сотню в год. На отсутствие внимания со стороны женщин жаловаться ему не приходилось. Общаясь с дамами, он всегда был вежливо строг и разговаривал уверенным тоном, который, не оскорбляя, внушал уважение. Однако женщины имели все основания жаловаться на отсутствие внимания с его стороны. Как врач он всегда был к их услугам, но в свободное от работы время был неуловим, как капля ртути. Тщетно мамаши юных деревенских красавиц старались заманить его в свои нехитрые ловушки. Танцев и пикников он избегал, а редкие часы отдыха предпочитал проводить у себя в кабинете за изучением клинических записок Вирхова и профессиональных журналов.