Его любовь - [43]

— Неужели проспали весь день? — отозвался наконец Микола.

— День, — хмыкнул старик. — Вы двое суток уже спите.

— Да ну?

Еле-еле спустились по крутой лестнице — руки не слушались, ноги как не свои, как из ваты. Так полусонные и уселись за стол. А после ужина опять стало клонить ко сну, будто не спали целую вечность. Изможденный организм старался наверстать то, чего был лишен так долго.

Хозяин вывел Миколу в сени, придержал лестницу, пока тот лез на чердак. Микола на ощупь нашел свое место у дымохода, опустился на разворошенное сено. Немного подождал Артема, но тот задержался внизу, и Микола уснул. Когда очнулся, рядом так никого и не было: Артем, наверно, остался в комнате.

Ноги у Миколы отекли, распухли. Он пошевелил ступнями, пальцами. Вроде бы двигаются, но ощущается это не очень четко. Понял: чем дольше будет лежать, тем больше расслабится организм. Нужно двигаться дальше. Нечеловеческим напряжением всех сил, пока они еще есть, заставить себя двигаться туда, куда надо прийти во что бы то ни стало — в отряд, к партизанам.

Собрался было спуститься вниз, как вдруг услышал в хате громкую перебранку — вероятно, вошел кто-то чужой. Неизвестный — уж не полицай ли? — хрипло требовал предъявить какие-то документы, а Артем заискивающе оправдывался и что-то объяснял. Значит, Артема застали в хате, и он на подозрении, несмотря на то что считается здесь своим.

— А ты, прихлебатель, — кричал тесть Артема, — хотя бы теперь-то людей не выдавал. А то вот Гитлер драпанет, а ты куда? За возом побежишь?

— Не твоя забота! — огрызнулся полицай. — Как бы вам самим не пришлось без воза бежать! — Но в его голосе все же зазвучала нотка неуверенности. — Короче, чтоб была мне бумага, и все!

Затопали тяжелые шаги в сенях, во дворе. А немного погодя, кто-то осторожно поднялся по лестнице и зашептал:

— Микола! Не спишь?

Микола наклонился к проему.

— Слезай, поговорим, — бросил Артем уже снизу.

Но едва Микола вошел в комнату, там все умолкли: должно быть, как раз говорили то, чего он не должен был слышать. Микола пристально посмотрел на Артема, и тот внезапно смутился. Оглянулся как бы за поддержкой к жене, та мгновенно поняла и застрекотала; но и в ее голосе было что-то виноватое, и она старалась это скрыть деланной непринужденностью.

— Вот — полицай приходил, — начала она, остановив на Миколе внимательный взгляд больших карих глаз под шнурочками черных бровей. Только теперь Микола заметил ее красоту. Хороша! Неспроста Артем постоянно вспоминал ее и так рвался сюда. Особенно бросалась в глаза тугая женская грудь под тоненькой кофтенкой в голубенький горошек, распахнутой от шеи. И сквозь этот просвет виднелся манящий желобок между тугими бело-розовыми округлостями. Микола не мог отвести взгляда, потом, спохватившись, покраснел, как мальчишка, которого поймали на чем-то недозволенно постыдном.

— Вот полицай приходил,: — повторила женщина тверже, заметив смущение Миколы и почувствовав себя от этого увереннее. — Требовал документы. А их-то у вас нету… — И чтобы Микола не подумал, будто речь только лишь о нем, поспешила добавить: — И у тебя, и у Артема. Но Артема здесь знают… и я его никуда не отпущу… Пусть хоть повесят меня… — И указала рукой куда-то вверх, будто и вправду ее могли повесить в хате. От этого быстрого движения рукав кофточки приподнялся, оголяя руку, тоже бело-розовую и упругую, и Микола торопливо отвел взгляд от этой дурманящей белизны…

Теперь он догадался, о чем идет речь. Но, чтобы окончательно убедиться в своей неприятной догадке, спросил, сделав вид, будто не до конца понял жену Артема:

— Так, значит, пора нам идти, Артем?

Он повернулся к Артему, ожидая ответа именно от него.

Артему же хотелось, чтобы разговор завершила жена. Наверно, об этом и договаривались заранее, до его появления (Артем, видимо, опасался, что не сможет убедить Миколу продолжать путь без него). Виновато улыбнувшись, Артем вяло пожал плечами и умоляюще взглянул на жену. Микола будто впервые увидел Артема таким безвольным и беспомощным.

Жена сразу уловила этот осуждающе-пренебрежительный взгляд и, словно разгадав Миколины мысли, опять заговорила быстро и твердо: понимала, что именно сейчас необходима мужу ее энергичная поддержка, что именно сейчас решается, осмелится ли Артем остаться дома, хотя бы на время, а товарища выпроводить одного в опасный путь или, преодолев домашние соблазны, останется верным мужской дружбе и общему делу.

— Никуда я его не отпущу! — выкрикнула она, будто Артем уже собрался уходить. — Мертвого дождалась, а теперь живого на смерть послать? Не пущу!

И тогда Артем не выдержал и тоже заговорил горячо, с надрывом:

— Видишь ли, Миколушка, дело какое: еле дождалась она, — будто речь шла о жене, а не о нем. — И удастся ли ей еще дождаться… А в отряд я приду. Вот тебе крест святой — приду. Но сразу — поверь — не могу! Так и кажется, если оставлю ее сейчас, больше никогда не увижу… — И он опустил голову, судорожно вдохнул воздух.

Тесть, громко раскашлявшись, поспешно вышел из комнаты. Что-то упало у него в сенях, он выругался, проклиная войну.

Микола молча направился к выходу. Когда уже открыл дверь, жена Артема вдруг спохватилась: нужно бы гостю на дорогу дать харчей. Но Микола тяжело хлопнул дверью. В сенях, у ведра с водой, прихватил свою суковатую палку и пошел к калитке.