Его любовь - [37]

— Не отставать, — снова напомнил Микола Гордею и, пригнувшись, побежал.

Чтобы легче бежалось, а вернее, чтобы просто-напросто убедиться, что он все же движется вперед, Микола начал считать шаги. Десять… двадцать… пятьдесят… Но позади почему-то не слышно частого с присвистом дыхания. Оглянулся. Гордея не видно. Надо же: до сих пор лежит в канаве под насыпью! Но ведь патрули могут заметить его…

Микола остановился, стал делать Гордею знаки: вставай, мол, иначе плохо будет! Гордей поднялся и, пошатываясь, шагнул раз, второй. Только бы не упал, только бы выдержал. До леса еще километра три…

Гордей приближался медленно, повесив голову. Поравнявшись с Миколой, даже не взглянул на него, молча подошел к кусту, под которым сидел Микола, и упал на землю.

— Давай понесу тебя, — сказал Микола, хотя вовсе не был уверен, что сможет поднять Гордея.

— Н-нет, — пробормотал Гордей. — Ты не сможешь…

Он был прав. Микола сам с трудом держался на искалеченных ногах. Его вела вперед только мысль о том, что остановиться — это значит отдать себя на растерзание немецким овчаркам.

— Я не пойду дальше, — неожиданно заявил Гордей. — Нет больше сил… Ты иди, а я не могу…

— Я понесу тебя! — повторил упрямо Микола, хотя знал, что сделать этого не сможет.

Тогда Гордей слабым голосом произнес, что можно попробовать двигаться дальше на каком-нибудь товарном поезде. Дорога в гору, эшелоны ползут медленно, вот здесь они и уцепятся за платформу, взберутся на нее и доедут хотя бы до Василькова.

Микола посмотрел Гордею в глаза и теперь уже убедился, что Гордею очень хочется, чтобы он, Микола, не согласился, хочется, чтобы оставил его одного. Видимо, угнетало Гордея постоянное напоминание о прошлом, а еще больше пугало, очевидно, само возвращение к своим, к партизанам. Скорей всего именно поэтому и отставал он все время, жаловался на усталость и наконец придумал эту несусветную чепуху с поездом.

— Что ж, — глухо ответил Микола. — Жди эшелона… — И добавил с ироническим осуждением: — Может быть, для тебя подадут специальный вагон…

— Я догоню тебя… отдохну немного и догоню… — словно сразу забыв о поезде, обрадовался Гордей.

— Хорошо. Я буду ждать. В противотанковом рву. Помнишь? — Оба знали этот ров, потому что еще в первые дни войны привозили сюда людей из пригородных сел рыть окопы.

— Ей-богу, догоню! И оттуда вместе пойдем.

Микола двинулся дальше. Оглянулся. Гордей лежал под кустом. Может быть, все-таки вернуться, заставить Гордея встать и идти дальше? Но ноги Миколы не восприняли этой команды мозга, а самовольно ускорили шаг, хотя и спотыкались, и подкашивались. Чтобы не замечать усталости, Микола заставил себя бежать. Но что это был за бег! Медленнее, чем ходьба. Но сознание, что он не идет, а бежит, приносило облегчение.

Спасительная зубчатая полоса леса становилась все ближе и ближе. Но и рассвет тоже приближался. А от него нельзя было ждать ничего хорошего. Воздух становился прозрачнее, и серая предрассветная мгла, как бы превращаясь в белесый туман, постепенно оседала в низинах. После вечерней слякоти и ночного дождя утро, наверно, будет солнечным. Но для Миколы это солнце сейчас страшнее мрака…

Но вот замелькали березки, а за ними появились темные стволы сосен и дубов. А вот и песчаный вал вдоль опушки — бруствер противотанкового рва. Фашистских солдат как будто нет поблизости. Можно где-то спрятаться и подождать Гордея. Микола упал на мокрый песок. Отдохнув несколько минут, выполз на верхнюю кромку бруствера и, уже сползая вниз, заметил: на дне кто-то есть. Кто-то, притаившись, сидит в углублении, словно ожидая именно его. Неужели засада? Да нет же! Артем, земляк из Василькова. Артем обрадовался встрече:

— Ты один?

— Нет… с Гордеем.

— Где же он?

— Там. У железной дороги… Подождем немного… Он отдыхает, — объяснил Микола.

— Ну что ж, подождем, — согласился Артем.

Из-за железнодорожной насыпи выглянул ярко-розовый краешек солнца. На его фоне Микола заметил, как по насыпи проплыли черные точки патрулей — не остановились, исчезли. Если бы Гордей до сих пор лежал у колеи, его заметили бы, обстреляли. Значит, там его уже нет. Наверно, дальше пошел один, остался нарочно, чтобы избавиться от Миколы.

— Пора бы ему быть уже здесь.

— А как вы договорились?

— Да так… — Говорить о своих сомнениях и тем более вспоминать о допросе в гестапо сейчас не хотелось. — Он не придет.

Артем пожал плечами:

— Тогда пошли?

Микола колебался: стоит ли рассказывать все о Гордее. Столько пережито вместе, вырвались из преисподней и вдруг… Но еще всякое может случиться. И кто знает, кому суждено выжить — ему или Артему. И Микола коротко рассказал об аресте и допросе, о Ларисе, Гордее.

Артем в раздумье поскреб в затылке:

— Да-а, дело ясное, что дело темное. — И добавил: — Ждем у моря погоды.

— А если придет и нас не застанет?

— Не придет, — уверенно сказал Артем. — Помнишь, Федор как-то говорил о когтях сомнения, угрызениях совести? И если кто подвел друга…

— Ну?

— Вот это и есть «когти». Они и не пустят сюда Гордея.

— А куда пустят?

— Никуда не пустят. Кого мучают угрызения совести, тому не легко. Эх, Федор, Федор…