Ego - эхо - [22]

А Валя вышла за новые погоны со звездой. Погоны тоже только-только родились. А сам жених - не верилось, что жених, и что командир, уже не говоря - офицер, - тоже не верилось.

Наши николаевские машукские раненые, хотя они и не в погонах, а в исподнем, и не все по-настоящему раненые, - некоторые просто больны сифилисом там, или триппером, или чесоточные, - словом, заразные, а есть некоторые даже и раненые и больные - сразу. Госпиталь -бывший дом отдыхапосле оккупации быстро восстановили и переделали в кожно-венерический, а обитатели его все равно похожи на тех удалых, каких в кино показывают, то есть, хоть они и больные, они - командиры и красноармейцы, или - офицеры и солдаты, а он, этот Тима-майор - и погоны настоящие вроде, а не похож был на настоящего. Это бросалось в глаза. Трепался, шуточки у него боцманские, крутился, как гуттаперчевый Ванька-встанька: туда-сюда, туда-сюда... Солидности никакой, одна суета.

Познакомился с Запольской вскоре после оккупации, она и привела его. Пошли в тот же день в сельсовет расписываться. И тут же хозяйка моя, - не дожидаясь ночи, стала расстилать кровать, подбивать пух в перине, чтоб помягче, или - наприглашали гостей, так хотели показать, что перина богатая? Чего торопилась? Что дочь ее кривая, что ли? Но Валя - такая уверенная в себе, опущенное веко даже необычной-надменной ее делает. У них много добра, всякой еды - кто уйдет? А на следующий день Тима-майор исчез. Война ведь.

Все это при мне происходило, то есть "свадьба". Все метались, суетились вокруг двоих, а они, как пустышки, выныривали, еще не успели вжиться в роли, подготовленные другими, не успели сами влиться друг в друга ни единодушием, ни единомыслием.

Мы, девчонки, с детства думаем о замужестве-слове, глядя на взрослых, но о соединении-понятии думаем по мере взросления, вглядываясь в себя, в себя самих. Может быть, это у меня так получилось, что Коля ушел, оставив мне в дар вечную возможность догонять его... Узнавать, узнавать и так не узнать в других.

Но Валя - отъевшаяся, созревшая. Да еще и, ну, не совсем красивая. Она думает иначе. Так может, и правильно все? Но почему тогда этот мужлан норовил ущипнуть именно меня, зацепить незаметно для хозяев? Я увертывалась, но заорать - обидеть почти подругу. И подрабатывала еще у них...

За работу в этот выходной и за вечер на неделе на сей раз получила побогаче: мешочек картофельных шкорок и кусок жмыха. Не плохо со жмыхом семечками - детством пахнуло. Была бы бабушка - отвезла бы старушкам. Глупо, зачем поехала в этот раз. Ночлег искала? Время оттягивала? Или по Николаевке соскучилась?.. Ночевать мне не предложили. А я всеми клеточками надеялась. Места там много. Так хотелось подышать родным воздухом. Конечно, соскучилась.

Медленно потащилась по ближней дороге через овражек, к станции, размышляя куда же все-таки ехать. Если б ее тезка - Валя, только Васина могла, как бы я была рада! Но у моей настоящей подруги - тяжело больной братик на руках. Так стыдно, все в мастерскую, да в мастерскую возвращаться. Хоть бы какой-нибудь просвет...

Свежесрубленный мосток через Гремушку надоразумил заночевать под ним. Снаружи не увидит никто. Гремушка наша за это лето совсем высохла. Снег, что ли, в горах был слабый? Мосток пахнет вкусно, совсем сухой, даже теплый, разогретый так, как будто

в нем луч солнца спрятался от своих братьев, когда они в жару в прятки играли, и заблудился. Вечерние лесные звуки, сверчки сверчат свирельками, лохматые светлячки скоро вокруг залетают. Небо ясное, звездное через щели свет пробьется полосками; я как зебра буду, когда луна выйдет.

А запахи - с ума сойти! Колей веют, как в нашем райском зеленом саду.

Села на мосток и вспомнила лето 41-го. Наша школьная мужская компания решила взобраться на главную вершину Бештау. Готовились несколько дней: рюкзаки, провизия, подстилки-коврики. Но главное - уговорить нас, девчонок, пойти с ними. И не столько нас - мы-то всегда согласны и рады - сколько родителей, чтоб отпустили. Все же мы были на несколько лет младше мальчиков. Ребята уже походили по нашему краю не единожды. А я - первый раз, в настоящий поход, на целую ночь и два дня. И Коля рядом. И хотя он не совсем здоров, но бодр и старается не кашлять.

Бабушка моя сразу разрешила. Она была спокойна, потому что доверяла меня Коле; потому что было уже по-летнему тепло, даже знойно; потому что гора своя, родная - ни о каких хищниках здесь не слышно, а если б они и были, то такая многоликошумная ватага с патефоном, гитарой, мандолиной и кострами-привалами отпугнула бы любую зверюшку.

21 июня отправились ранним утром. Прошли мимо двух скал, легко пересекли луг, выше - волнистые холмы, как огромные застывшие лавы, когда-то наплывавшие друг на друга. Потом все круче, все труднее поднимались путаными скалами, взгроможденными друг на друга. Забирались в пещеры и гроты; спускались в ущелья с ледяными речушками, расползавшимися на несколько отдельных ручьев и уносившимися вниз, меж скал, под землю. И снова по каменным сточенным откосам лезли вверх, все выше, все прохладнее и жутче, тьма догоняла, обволакивала. Казалось, вот она, макушка горы, а, сколько маленьких горок-перепадов еще до нее!