Вера Лукницкая
Ego - эхо
прелюдии
Фантастическое составляет
сущность действительности
Федор Достоевский
Там, где все сверканье, все движенье,
Пенье все, - мы там с тобой живем.
Николай Гумилев
ПРЕДИСЛОВИЕ
"Марина Цветаева
ПРОКРАСТЬСЯ...
А
может, лучшая победа
Над временем и тяготеньем
Пройти, чтоб не оставить следа,
Пройти, чтоб не оставить тени
На стенах...
Может быть - отказом
Взять? Вычеркнуться из зеркал?
Так: Лермонтовым по Кавказу
Прокрасться, не встревожив скал.
А может - лучшая потеха
Перстом Себастиана Баха
Органного не тронуть эха?
Распасться, не оставив праха
На урну...
Может быть - обманом
Взять? Выписаться из широт?
Так: Временем как океаном
Прокрасться, не встревожив вод...
14 мая 1923"
МИМО МИРАЖЕЙ
прелюдия первая
Я
медленно шла по привокзальной улице южного города. Дома чуть проглядывали сквозь ажурные листья и бурые стручки разросшихся акаций. Подошла к первому глиняному, остановилась, заглянула в крохотные оконца, задернутые тюлевыми с воланами занавесками, ничего не увидела, повернулась к калитке. Около нее в тени дерева стояла женщина и смотрела на меня. Я смутилась: в чужие окна... Почему? Может быть, потому, что все, что происходило со мной и о чем я сейчас думала, заглядывая в чужие окна, эта женщина могла знать? Мне казалось, что люди знают про меня то, что я про себя не знаю, только когда-нибудь узнаю. Или так всю жизнь и буду искать ЭТО - чего пока не знаю, потому что люди живут законно, а я, вроде бы, - нет. И законно живущие, даже если ничего не говорят, а просто смотрят на меня пристальными взглядами - как будто укоряют. И живу я в отличие от них, временной жизнью, как будто оправдываюсь, как будто виновата.
Сначала я жила виноватой, когда мне было пять, нет, даже три года, потом - когда пять лет, потом - семь, потом... Где мой библейский ангел? Опять покинул меня? Ангел мой, отзовись: А-у-у?
И вот ведь как бывает: когда в 1943-м мобилизовывали в железнодорожную школу ФЗО, я не заметила пристального взгляда агитатора. Он быстро пропускал голодную очередь, записывал в тетрадь фамилии, а приемная комиссия позже утверждала. И не по виду, не по наклонностям, не по паспортам.
После оккупации многие железнодорожники из брони шли на фронт. Другие пострадали от фашистов, либо после оккупации от НКВД - война ведь. Работников на транспорте не хватало. Ребята, в силу советских законов, из близлежащих деревень тоже были беспаспортниками.
Железнодорожная ветка Минводы-Кисловодск остро нуждалась в обслуживании. ФЗУ - фабрично-заводское училище - срочно преобразовали в ФЗО с обучением для работ специально на транспорте и тем самым снизили возрастную планку приема, хотя это было такое же училище, только скоростным методом - за год вместо трех.
Меня, худющую, малорослую с длинными косами, туго завернутыми за ушами в кольца, записали даже без метрик и справок. Я просто на словах прибавила себе лишний год для агитатора и почувствовала себя вполне законно живущей. А то, что худой я была от голода, и нога от него заболела, - это была сущая правда. Но это никого не волновало.
А сейчас краснею, как дурочка, хотя, что тут особенного - домик игрушечный, окошки прямо на улице, низко над землей, - любой заглянет. Тем не менее, неловкость не проходила, и я дернулась, быстро прошла всего на шаг мимо калитки, мимо женщины, но как-то уловила боковым что ли взглядом, что женщина смотрит на меня, и вовсе не пристально, не укоряюще, а спокойно, даже ласково. Или мне хотелось так видеть! Потому что некуда было идти? Я шла именно к этой женщине. Ноги оказались умнее - остановились. Забыв поздороваться:
Вы угол сдаете? - И без паузы: - Меня Галина Алексеевна прислала, быстро добавила.
Нет, девочка, не могу. Устала. Только что рассталась с двумя. Хлопотно. Хочу побыть одна...
Я покраснела еще сильней. Знала же, что услышу невозможный отказ, зачем ляпнула про Галину? Опять унижена, и сегодня негде спать. Так боялась этого, надо заглушить, отвести отказ объяснениями, но не справилась с комом в горле, только уронила еще раз, еще глупее:
Меня Галина Алексеевна прислала. И совсем глухо: Извините, до свидания.
И пошла, отступая, не смея повернуться спиною к женщине, держась рукой беленой еще по весне и от летних южных ливней уже посеревшей и облупившейся стены домика, не в силах оторвать взгляда от этого невозможно мягкого спокойного отказа. А глаза все заливала и заливала соленая влага, я не смела их закрыть, и тогда больно явилась многоцветная радуга, защипала, женщина расплылась в яркое пятно. Я не могла двигаться. Остановилась.
Долго я так стояла или нет, не знаю. Может, мгновенье, а, может быть, до сих пор стою... "Ангелица-покровительница, где ты? Мой хранитель, Вера моя святая, хозяйка моего имени, я здесь! Оглянись! Сделай что-нибудь!"
Найду я когда-нибудь человеческое жилье? А сейчас, хоть бы старую завалинку из самана, теплую, да еще бы с дыркой, где дом в глубине двора и собака на цепи. Я сама видела, как свиньи прорывают дырки под заборами, довольно глубокие, нежатся там после дождей. Я худющая, легко могу пролезть. Сейчас дождей нет, саман за день прогревается, под таким забором в бурьяне вполне можно переспать, даже изнутри с хозяйской стороны. А еще лучше, если хозяева оставили сушить какие-нибудь тряпки, из сундуков, например. Они часто сушат, протянут веревку между деревьями, да и на заборе - всякие вещи, даже зимние. Можно потихоньку наснимать, всего-то на ночь, а перед утром, пораньше, обратно повешу. Безумные мечты! Раз так было, правда, в начале лета, а сейчас - конец.
