Ego - эхо - [24]

Коля ждал повестку и каждый день шел к нам. Он усаживался на порожке дома или на ступенях крыльца, разговаривал с бабушкой Олей и ждал, ждал. Пока я играла в куклы; пока кормила ползающих и прыгающих тварей в моем живом уголке в кладовке; пока ловила и прикалывала бабочек для будущей школьной коллекции; пока выискивала новые растения для гербариев и портила ими страницы книг из бабушкиной этажерки; пока рвала листья с тутовых деревьев обжорам-шелкопрядам, которых выращивала для фабрики, чтоб заработать отрез шелка на сарафан. И еще много "пока", пока".

Повестка Коле не пришла. Еще с весны он стал кашлять. Я тянула его к врачу в Пятигорск, а он хотел одного: сидеть на порожках нашего дома, ждать меня, улыбаться, увидев. К зиме его не стало...

Колины первые стихи.

* *

*

Друзья, наступят скоро дни страдные,

И призван Родиной под стягом ее встать,

Я за свои края, поля родные

Пойду безропотно и гордо умирать.

Сдружусь я там с морозом и дождями,

И встречу я улыбкой грозный бой,

И на устах с родными именами

Умру за вас - боец я рядовой.

Как мысли мрачные те дни настанут

Без голубых небес, без солнечных лучей.

Как буду рад, когда меня вспомянут.

Иль что-нибудь услышу про друзей.

* *

*

И сердце в этот миг так застучится в грудь,

Соскучившись по Вере и друзьям оно,

Иль хочет радости минувшие вернуть

Мне, слабому, познать не суждено...

* *

*

Вспомню старый и милый мой дом,

Где артель "Рио-Рита" сидит,

Где, сжимая письмо мое в ком,

Сидит Вера и тихо грустит...

Буду часто я в лес выходить,

Слушать песнь соловья в дни весны,

Песнь о Вере, и тихо грустить,

И начну повторять свои сны...

Проснулась от толчка в подбородок. Рванулась, стукнулась головой о доски, зашлась от боли и в мгновенье - еще сильнее - от ужаса: горячей, тонкой бритвой резануло в желудок, от него поднялось к горлу... Тошнота... Густая мертвая тьма обволакивала сыростью. Еще рванулась - еще раз головой о доски. Все. Все! Я - в гробу! Закопана! Мне никогда не видеть света, мне не выбраться из гроба. Меня закопали! Живую. Все!

Волосы зашевелились, судорога сковала тело. Никто меня не спасет, никто не услышит, никто не узнает. Я в гробу. По ошибке. Вырывался чужой - не мой голос, не из горла, а из меня изо всей, из-под земли. Я сходила с ума. Где-то в преисподней - собачий скул. Что, что это? И языком лица коснулось. Боже, что это? Коля?

Оказалось - мокрый песик, схватила его, он испугался не то от воя моего, не то от жеста - взвизгнул и заскулил. Я выла, не могла успокоиться, опять схватила пса, он еще лизнул, уже не пугался. Вылезли мы, сели на мостки, он прижался, дождик моросил мелкий, странный, не летний, - помог придти в себя. И пес, пес помог. В сознание вписалась неотвратимая реальность: погнать собаку. Глажу и гоню. Гоню и глажу. Стала толкать. Он чувствует, что это не правда, скулит и не уходит. Должно быть, как и я, искал пристанища, а тут дождик пошел... А то, что испугал - не виноват же он. Это я, идиотка, полезла под мостки. Странно, думала, что умерла, умирала - значит думала, значит мозги крутились, а ведь не молилась: все молитвы исчезли, пропали, забыла про Бога ... Так жить хотелось! Любой жизнью... Как у Достоевского, точно, как у него. Простит Господь?

И этот сон плотский, сладостный. И кошмар. И Колина смерть. И пес...

Очухалась не знаю когда, вытащила мешок со шкорками. Жмых чуть отсырел. Откусила кусочек, дала собаке. А он - совсем не собака - отвернулся, но за мной пошел. Думал, какая же я человеко-корыстная, земная, "задобрить" его хочу. Он мудрее, щедрее, он и без жмыха пошел за мной... Шел до самой станции. Провожал. Не просился. Ждал.

Я вошла в вагон. Поезд тронулся, поезд пошел, он шел, а я не могла оторваться от песьих глаз, и потом долго еще видела уже внутри своих глаз песьи слезы. Колины: что нельзя со мной сейчас...

Ну почему, почему я не взяла его с собой? Ах, да! У меня же нет дома. И сколько же я здесь стою? Боже мой.

КРАСНАЯ РУКА

прелюдия восьмая

Я

свалилась в щель на мгновенье раньше, чем разорвались бомбы. Они падали близко друг от друга, первая рядом со щелью.

Я шла с базара первым заработанным мной у фашистов выходным днем.. Ходила продавать кабачок, не продала, по дороге отгрызала от него по кусочку, молодого, живого, хрумкала и радовалась солнцу, свежести, забыла, что - оккупация, что фашисты, что война, что домой не принесу кукурузной муки для мамалыги. Поселок, если идти по прямой, через лес, овраг, Гремушку, иногда пересыхавшую в жаркие лета, - километров в семи-восьми от Пятигорска - как идти. А по нашему шоссе - двенадцать. В этот год Гремушка не иссякла. Было восемь дождей И все же я решила идти через лес, по близкому пути напрямик.

Время от времени нестрашно постреливали. Где-то далеко слышались разрывы. И тут как раз в небе - самолет. Я уже подходила к пятигорскому вокзалу, когда его увидела. Вокруг столько нарыто щелей, что свалишься, если не смотреть под ноги. Я и смотрела. Но и на самолет тоже взглядывала. Крутится, сверкающий, высоко-высоко, освещенный солнцем, в лучах его на стрекозу похожий, серебряные крылья даже розовым отливают. Крутится, будто место выискивает, чтобы сесть на цветок - напиться живительного нектара и полететь дальше, дальше.