Его единственная любовь - [68]

Но он не хотел привязывать ее к себе из-за зачатого ею ребенка.

Он медленно отступил назад, глядя в отверстие пещеры Алек чувствовал, что она стоит сзади, обуреваемая беспорядочными мыслями.

– Не могу, – сказал он, гадая, понимает ли она, что отказать ей дня него неимоверно трудно.

Он хотел, чтобы она знала: соитие возможно только при наличии нежности и страсти. Он хотел, чтобы она рыдала от счастья в его объятиях. Но больше всего он не желал ей навредить.

– Пожалуйста! – повторила она.

– Это неразумно, Лейтис, – уговаривал ее он.

– Мы и до сих пор вели себя неразумно, – возразила она.

– Но до сих пор наши действия не грозили тебе опасностью забеременеть, – попытался он ее убедить.

– Не грозили, – ответила она, отстраняясь. – Но разве у тебя не бывало так, что ты сожалел о том, чего не сделал, Йен? У меня так было. Я жалею, что никогда не говорила братьям, что люблю их, о том, что лишний раз не обняла отца. Я жалею, что не была добрее к друзьям, которых теперь потеряла. Моими бесплодными сожалениями можно было бы заполнить всю эту пещеру, Йен, но я не буду жалеть о том, что произойдет между нами.

Она сделала несколько шагов и оказалась с ним лицом к лицу.

– Ляг со мной, Йен!

– Я не святой, Лейтис, – ответил он с печальным юмором. Чувство чести потонуло в желании.

– Пожалуйста, – произнесла она в третий раз и коснулась рукой его груди. Ему показалось, что ее пальцы прожгли его насквозь, оставляя отпечатки на коже.

Он медленно снял перчатки, давая ей время передумать. Потом потянулся к ней и провел рукой по ее корсажу от груди и до талии. Разум твердил ему, что он должен сдерживать себя, но пальцы уже торопливо распускали шнуровку ее корсажа. Ему отчаянно, почти непереносимо хотелось ее коснуться, подержать на ладони ее грудь, прижаться губами к ее соскам. Она могла бы изгнать из его мыслей воспоминания о битвах, покончить с его бесконечно повторяющимися снами. Она могла затмить их, заменив видениями своего прекрасного обнаженного тела. И все звало их к этому мгновению.

Он распустил шнуровку ее корсажа и спустил ее нижнюю сорочку до талии. Он услышал ее судорожный вздох, когда коснулся рукой ложбинки на ее груди.

Его пальцы, жадные и нетерпеливые, гладили ее нежную кожу, наслаждаясь ее теплотой и шелковистостью. Ее грудь тяжело легла в его ладони. Она изумленно вскрикнула, когда он нежно погладил ее соски. Она была невинна и неопытна, хотя и претендовала на опыт. Она ничего не знала об изощренных ласках, о страсти, способной на нежность, об исступленном сладострастии. И его ничуть не удивляло то, что он испытывал к Лейтис и то и другое. Он наклонился и поцеловал ее в шею так осторожно и бережно, как никого прежде.

Они дышали в одном ритме, и даже его сердце билось в унисон с ее сердцем. Он нежно касался ее кожи кончиком языка. Он привлек ее к себе, понимая, что одного прикосновения, одной ласки недостаточно. Он хотел любить ее до тех пор, пока воспоминания о другом мужчине полностью не изгладятся из ее памяти.

Очень осторожно и бережно он освободил ее от корсажа и осыпал поцелуями ее обнаженную грудь. Он спустил рукава ее платья до запястий и почувствовал, что ее руки крепко сжаты в кулаки.

Это было еще одним доказательством ее неопытности и невинности, и это вызвало его гнев. Мужчина, которого она любила, просто воспользовался ею, оставив только воспоминания о боли, вместо того чтобы оставить память о наслаждении.

Сняв с себя рубашку, он швырнул ее на пол, за ней последовали сапоги.

– Ты раздеваешься? – спросила Лейтис слабым голосом. Он улыбнулся, снимая с себя все остальное.

– Да, – ответил он. – А потом придет твой черед.

Она промолчала, но он услышал подавленный вздох. Он наклонился к ней, приподнял подол ее платья и вместе с нижней сорочкой стянул его с нее. Он бросил ее одежду на пол рядом со своей. Это, конечно, не было удобным ложем для любви, но лучшего он не нашел. Алек наклонился и снял с нее башмаки, словно она была принцессой, а он ее слугой. Один за другим он снял с нее чулки, не спеша скатав их в аккуратные комочки. Он снова напомнил себе о том, что спешить не следует, даже когда его руки уже гладили ее ноги от лодыжек до колен.

В его жизни уже бывали минуты, когда он испытывал благоговение перед окружавшей его красотой. Например, перед величием полка, поднимаемого в атаку, красотой моря, постоянно меняющего цвет и настроение. Но ничто не трогало его так глубоко, как трепет тела Лейтис, в полной темноте ожидавшей грубого насилия.

Он встал и, взяв ее за руку, положил ее себе на грудь.

– Прикоснись ко мне, – сказал он проникновенно. – Я хочу ощутить твое прикосновение.

Ее пальцы потянулись к нему, и, наконец, он почувствовал ее руку, сжатую в кулачок, на своем теле. Потом очень медленно и осторожно ее пальцы разогнулись, она провела раскрытой ладонью по его коже, изучая его тело. Он взял ее другую руку и, переплетя ее пальцы со своими, принялся целовать их один за другим.

– Лейтис! – произнес он, и в его устах ее имя прозвучало как самое нежное и ласковое слово.

Он развязал тесемки и снял с лица маску, позволив и ей соскользнуть на пол. В эту ночь ничто не должно было их разделять.