Его большой день - [75]
— Молодой я тогда еще был, служил помощником лесничего в графском имении. Давненько дело было и не в здешних местах… Чудесная в тот год стояла осень. Лес всеми цветами радуги расцветился: буки — золотые, березы — лимонно-желтые, на вырубках рябина огнем полыхает, пихты и ели совсем черными среди пестрой листвы кажутся и такие важные, гордые…
У всякого охотника в такое время сердце замирает: об эту пору олений гон идет.
Однажды вечером граф меня вызывает и приказывает:
«Готовься, пойдем завтра на оленей охотиться».
Отправились мы еще ночью. Темно, как в погребе, холод пробирает до костей. Поднялись повыше в гору — там под ногами даже ледок потрескивает.
Как раз ночка подходящая оленям драться.
Поднялись мы на горный гребень послушать хорошенько, как олени трубят. А в ту ночь они то и дело трубили. Мы по голосу самого сильного выбирали. Он низко так трубил и громко: «Ох-ох-ох-ооо».
Пошли мы на голос. С оленем, должно быть, стадо ланей. А по голосам слышно, что там еще несколько оленей послабее.
«Возьмем его!» — решил граф.
Забрезжила на востоке заря. Определили мы, откуда ветер, чтобы к оленям незаметно подобраться. Пошли очень осторожно. Иногда я в манок трубил, чтобы олень ответил. И вдруг слышим: с другой стороны второй олень трубит, тоже низко, громко. Значит, два матерых оленя недалеко! Не стал я их подманивать — темновато еще было да и боялся, как бы не почуял нас олень, если очень близко подойдет и на него ветер окажется. А упустить жалко.
Вдруг первый олень отвечает. Вызов, стало быть, на поединок принял.
Мы ждали, что дальше будет. Воинственные вызовы по всему лесу разносились.
Добрались мы до старой вырубки. Там, по голосам судя, должны были олени встретиться. Волновался я страшно — замечательного зрелища ждал. В голове шумело, в висках кровь стучала. И вправду. Подходим к вырубке, а там уже звонкие удары рогов слышны и валежник трещит. Соперники драку начали.
На краю вырубки устроена была высокая сидьба. Влезли мы на нее как можно тише. В предрассветном сумраке открылось перед нами великолепное зрелище — поединок матерых оленей.
У меня захватило дух: впервые такой бой видел. Олени на передние ноги опустились, упираются лбами друг в друга, рога сцепили. Вдруг как вскочат забияки и в разные стороны… Потом голову к земле опустили. Настоящие властелины лесов! Разбежались… И снова стремглав друг на друга кинулись. Рога так и затрещали. Его сиятельство, как мы называли графа, вскрикнул даже. Испугался, как бы облюбованный им олень рога не обломал.
Трещат сухие ветки под копытами оленей, а те так и наскакивают друг на друга. То один оттолкнет врага, то другой. Силы-то у обоих, должно быть, равные. Кто победит — пока еще не ясно.
А небо все светлее да светлее. Туман мало-помалу рассеивается, и вырубка виднее стала.
Уже с полчаса поединок тянется. Клочья пены падают изо рта соперников, бока ходуном ходят от тяжелого дыхания. Нам слышно даже, как драчуны пыхтят.
«Долго ли они еще будут драться?» — спрашиваю я себя, а самому так хочется подольше этим необыкновенным зрелищем любоваться.
Хотел было один из оленей в сторону отскочить, да как-то оплошал и бок подставил сопернику. А тот только этого и ждал — разогнался и всадил рога в пах врагу. Не мог больше бороться раненый олень. Пена на морде розовым окрасилась. Отступил он на несколько шагов, обороняясь рогами, повернул и ушел с вырубки. Победитель побежал было за ним, но остановился, поднял повыше голову с короной рогов и протяжно, торжествующе затрубил…
Тут граф вскинул ружье, приложился и — бах! Олень вздрогнул. «Попал граф!» — думаю. А олень не шелохнулся. Голова по-прежнему вверх поднята, ноги расставлены.
Что такое?
«Промазал?» — спрашивает его сиятельство, а сам побелел, как снег.
«Нет, — отвечаю. — В бинокль видел, как вы попали».
«Заколдованный он, что ли?» — дрожащим голосом спрашивает граф.
«Еще раз стреляйте», — посоветовал я, а сам бинокль к глазам поднес, увидеть хочу, что будет.
Грянул выстрел, по лесу эхо разнеслось, а олень как стоял, так и стоит. Но попадания я на этот раз не заметил.
Граф еще больше заволновался. Пальцы дрожат, теперь и в слона не попадет, если еще вздумает стрелять.
«Схожу-ка к нему», — говорю и с сидьбы спускаюсь по перекладинам.
«Не ходи, если живой, еще на рога тебя подымет!» — отговаривает меня его сиятельство.
«Авось ничего не случится, — думаю, — ружье-то при мне».
Однако как я ни хорохорился, а напрямик через вырубку не пошел, на всякий случай через чащу пробрался. А то еще заметит меня, тогда добра не жди. Вышел я снова на вырубку, а олень на прежнем месте стоит, прикушенный язык свесил. Набрался я храбрости — и прямо к нему. Ружье поднял, палец на курке дерзну. Метров за пятнадцать вижу, но груди оленя кровь течет, но шерсти скатывается и на землю капает. Уже порядочная лужица крови набралась. Значит, не живой олень! Так почему же он стоит? Недолго думая поставил я курок на предохранитель и ткнул в оленя дулом. А он как стоял, расставив ноги, с задранной вверх головой, так и опрокинулся на бок.
Осмотрел я рану. Обе пули в лопатку попали и почти что рядом.
