Его большой день - [47]

Ганзелик шел рядом с ним. Он, вероятно, почувствовал, что происходит в душе Выдры, взял его под руку и тихо сказал:

— Придется взрывать… Ничего не поделаешь. После войны проложим новые рельсы. Тогда это будет наша железная дорога!

Выдра молча кивнул, но легче ему не стало.

Они вышли на опушку, откуда была видна дорога. Состав, идущий под уклон, грохотал. Он шел порожняком. Когда поезд прошел, командир спустился по откосу на усыпанные щебенкой пути. Туннель находился примерно на двести метров выше. Идти к нему надо было по опушке.

У входа в туннель стоял солдат. Фигура его сливалась с задымленной стеной туннеля. Часовой курил, уверенный, что ему не угрожает никакая опасность.

Огонек сигареты указал дорогу к нему. Когда он затягивался, огонек тускло освещал его лицо. Шимак подал партизанам знак остановиться. А сам неслышно подполз по склону прямо к часовому, держа в руке взведенный автомат.

— Руки вверх!

Часовой оторопел. Рука, подносившая к губам сигарету, застыла на полдороге.

— Брось оружие и иди сюда! — потребовал Шимак. — Учти, ты у меня на мушке!

Огонек сигареты описал небольшую дугу и упал на землю. Приклад винтовки затарахтел по камням. А потом по склону, куда карабкался часовой на голос Шимака, посыпались камни.

— Не бойся, — успокаивал командир солдата.

— Кто вы? — дрожащим голосом спросил часовой. И сам ответил на свой вопрос вопросом: — Партизаны?

— Да, но сейчас некогда разговаривать.

Часовой прервал Шимака:

— Вот хорошо. Мы сами к вам собирались.

— Когда Магомет не идет к горе, гора идет к Магомету, — пошутил командир отряда. — Если так, пошли со мной.

— Мы не знаем, где вас искать, не было связи, — объяснил солдат. — А то бы уже давно пришли.

И они вместе подошли к остальным.

— Еще один к нам в отряд, — представил командир бывшего часового. Потом спросил у него: — Когда следующий поезд?

— Примерно через час.

Работа шла быстро. Двое внутри туннеля клали под рельсы взрывчатку. Двое присоединяли бикфордов шнур. Остальные стояли на часах.

Ну вот и готово. Шимак смотрит на светящийся циферблат. До поезда целых двадцать минут.

— Когда тебя сменят? — спросил Хорват у солдата.

— Как поезд пройдет. Сначала сменят часового на том конце… — Солдат запнулся от волнения и продолжал: — Но мы собирались в горы. Не хотим служить немцам. Пока придет поезд, мы всех предупредим.

Что ж, предложение разумное. После взрыва среди часовых, конечно, возникнет паника и договориться будет трудно. Поэтому трое партизан пошли с часовым, которого сразу стали называть просто Карол, на другой конец туннеля…

Длинный поезд уже приближался. Паровоз пыхтел, таща за собой на платформах танки, пушки, гусеничные тракторы, грузовые автомашины. Все это проплывало перед глазами партизан, следивших из леса. Последний вагон вкатился в пасть туннеля. Оттуда вырвался серый дым.

— Давай!

Единичные взрывы слились в один мощный залп. Земля дрогнула, сотрясаясь, как в конвульсиях. И эхо, постепенно слабея, разнеслось далеко-далеко…

А в это время партизаны, только что принявшие боевое крещение, быстро удалялись от места взрыва в густой, пахнущий хвоей лес…

Новый день осветил небо над Лысой горой. Утро стояло свежее, умытое хрустальной водой.

Никита радостно выстукивал ключом рации, передавая командиру бригады сообщение:

«Туннель взорван. Путь перерезан. Первое задание выполнено успешно».

Восстание

Жаркое и сухое лето клонилось к концу. Поля пустели. Лишь ячмень, картошка и капуста еще остались на узких полосках. Люди в тот год собирали урожай как-то поспешно. Только помещик Забойский вывез машину к высоким стогам под Кечку и молотил хлеб прямо на поле. На разбросанных по селу гумнах украдкой стучали цепы.

Приглушенный гул и стук молотилки долетал до самой кухни Хорватов.

«Забойский без хлеба не останется», — думала Хорватова, наблюдая в окно оживление под Кечкой. И мысли у нее были грустные. Чтобы успокоиться, она долго гладила льняные волосы маленькой Зузанки.

Но на другой день разнеслась весть, что телеги Забойского, груженные хлебом, кто-то угнал в лес. Никогда, мол, помещик не будет есть хлеб этого урожая…

И чем ближе был конец лета, тем больше становилось таких необычных событий.

За новостями Йожо ходил на кирпичный завод. Габо постоянно крутился возле рабочих и поэтому легко все узнавал. Все чаще приходили вести о действиях партизан. То они взорвали товарный состав, груженный танками и амуницией, то взлетал в воздух мост или виадук. Неподалеку за Грозновом взорвали туннель вместе с эшелоном.

На кирпичном заводе рабочие уже открыто говорили: «что-то будет», «конец нашим хозяевам». Перестали шептаться по углам, разговаривали без страха, вслух, в цехах и во дворе.

Габо, заметив, что рабочие собираются группами, тут же подходил к ним. Рабочие его не прогоняли и при нем говорили совершенно открыто. Они ведь знали, что он сын Ганзелика.

— Вы слышали? — сказал как-то на заводском дворе Винцентик, работавший на формовке фасонного кирпича. — Говорят, солдат послали в Канторскую долину выкуривать партизан.

Все навострили уши, чтобы не пропустить ни слова. А Винцентик рассказывал, хрипло смеясь и открывая при этом пожелтевшие от табака зубы: солдатики, дескать, пришли в Кантор, съели гуляш, который привезла им кухня, встретились с партизанским отрядом, поговорили, покурили и вернулись в казарму. Командир подал донесение: никаких партизан в Канторе нет… А на другой день пятеро солдат бежали из казармы на грузовике, прихватив оружие и ручные гранаты.