Его большой день - [14]
— Абсент, еще рюмку!
Эрвину не по себе, голова и тело словно налиты свинцом, ладони сжимаются в кулаки, хочется кого-то ударить неизвестно за что… Его обманули, постыдно провели, а ты, рыжая, в раздевалке, чего на меня пялишься? Еще абсент, только pronto![7]
Старший кельнер стоит возле него с блокнотом в руке, на лице вежливая улыбка.
— Абсент, еще абсент!
— Пожалуйста, рассчитаемся, с вас уже достаточно.
Бабочка, вежливая улыбка, что-то чиркает в блокноте.
Эрвин хочет возмутиться, закричать, но у него нет сил, он почти беззвучно шевелит губами: «Абсент, еще абсент, только быстро!», уставясь в мраморную поверхность стола, на которой какой-то любитель начертил женский силуэт.
— Отчего вы так невеселы, Суарес? — слышит он голос старшего кельнера.
Выходит, узнал его… Его тут знают?
— Отчего вы невеселы, не слышали разве? Представьте себе, наши в Италии выиграли, зачем же грустить? С вас двадцать пять пятьдесят… Ступайте выспитесь, не то мы еще лишимся нашего замечательного нападающего.
Эрвин таращит на кельнера помутневшие глаза, достает деньги, в голове эхом отдаются последние слова.
— Вы знаете меня?
— Ну а как же, вы наша надежда, край нападения…
— Молодой человек, а плащ! Плащ!
Голос гардеробщицы, весь вечер не сводившей с него глаз, возвращает его от дверей. Она подает ему плащ и добавляет:
— Выспитесь как следует, мальчик!
Проклятье, какой он ей мальчик, взрослый он!
Старший кельнер отечески поддерживает его под руку и провожает до самых дверей; какое-то время наблюдает, как Эрвин топчется на месте, беспомощно озираясь. А в Эрвине все кипит. «Ну чего пялишься, кретин!..» На дворе посвежело, дождь перестал, асфальт подсох. Эрвин подымает воротник, но тщетно, холод пробирает все равно. Ну и пусть, скорее выветрится абсент!.. Куда же теперь, печальный Суарес? Как ответ, он повторяет слова кельнера: «Ступайте выспитесь, не то мы еще лишимся нашего замечательного нападающего!» Здесь, на свежем воздухе, слова звучат отчетливей, смысл их яснее. Может, кельнер болельщик? Как здорово он сказал: «…лишимся нашего замечательного нападающего». И голос у него такой, такой… ну, бархатный. Узнал и сказал: наш нападающий.
Эрвин медленно, нога за ногу, плетется домой, в голове понемногу проясняется. Издалека ему подмигивает яркий неоновый круг. Что это? Луна? А может, не луна, а мяч, высоко подкинутый в небо?
Ерунда… неоновый круг или мяч, все равно… Спросил бы хоть, почему его не взяли на турнир, почему он здесь, а не там, спросил бы, кто ему подстроил такую подлость. Хоть бы спросил!..
А неоновый круг продолжал весело подмигивать.
Случай с Ондреем Грегором
Июньское солнце жгло нестерпимо, было заметно, как дрожал воздух. Ондрей Грегор возвращался с пионерского сбора и чувствовал какую-то удивительную легкость. Так и хотелось побродить по полям, вволю понежиться на солнышке, а потом птицей влететь в тень ельника. Он часто испытывал такое желание и всегда подчинялся ему. Вот и теперь Ондрей вышел за околицу и долго шагал вдоль железной дороги. Потом свернул к лесу. Надо было сделать большой крюк, чтобы обогнуть расстилавшееся тут болото. На вид никакой опасности. Луга как луга: редкие островки тростника, кое-где одинокая осина, ольха, дальше — кустики, а над травой, как и всюду вокруг, порхают бабочки. Но это было гиблое место: стоило ему ступить на него, как под ногами зачавкало, сквозь щетину травы белоуса жирно заблестела ржавая вода.
И чем дальше, тем вода глубже, ноги так и утопают в ней. Ондрей еще ни разу в жизни не осмеливался отойти от края болота. Деревенские говорили, что тут и до беды недалеко. Он вспомнил, что в тот год, когда пошел в школу, в болоте увязла телка Врабцев. Пока люди прибежали на помощь, трясина затянула бедную животинку. Поэтому он всегда внимательно обходил эти места.
И вдруг…
Что это? Померещилось, что ли?.. Нет, из-за кустарника, из болота действительно донесся крик: «По-мо-ги-и-те! Помо-ги-ите!» Он то стихал, то звучал громче. Так зовет на помощь только человек, теряющий последние силы.
Ондрей испуганно остановился. В голове пронеслись рассказы бабушки о топях, о блуждающих огоньках, духах, пугающих людей на болотах. Но он тут же осадил себя: «Сказки! Здесь человеку надо помочь! Но как? Бежать за подмогой или попробовать самому?»
Крик послышался снова. Голос был хриплый и походил на детский.
У Ондрея задрожали коленки. В голове гудело. Самое верное — бежать за помощью. А что, если тем временем несчастного совсем засосет? Нет, надо сперва посмотреть, что там, а уж потом решать.
Он двинулся по болоту, опасливо переставляя ноги. Жижа зачавкала сильнее… Ему стало так страшно, что он остановился. Очень хотелось вернуться, но, с минуту подумав, мальчик снова продолжил свой путь. Ноги по самую щиколотку уходили в жидкую кашу. Еще два-три шага, и он по колени увязает в топкой грязи. Надо бы найти местечко потверже, поустойчивее. Ага, кажется, придумал! В каких-нибудь тридцати метрах от него виднелись кусты. Он с трудом добрался до них и стал выглядывать подходящую ветку, на которую можно было бы опереться, ступая по топи.
Из-за кустов по-прежнему доносилось: «Помогите! Помогите!» Сердце сжималось от этого крика. И вдруг его осенило: надо дать знать утопающему, что к нему идут на помощь.
