Египет под властью Птолемеев. Иноземцы, сменившие древних фараонов. 325–30 гг. до н.э. - [104]

Удостоверившись в своей популярности, Клеопатра задумалась о престолонаследии. Пока были живы ее младшая сестра Арсиноя и брат, которого также звали Птолемеем, права любимого сына Клеопатры на престол выглядели весьма сомнительно. Царица стала включать его имя наряду со своим в тексты указов и декретов, полагая, что благодаря этому жители Египта привыкнут к мысли о том, что сын Цезаря является наиболее вероятным наследником трона, и после ее смерти назовут его своим царем. Но чем дольше она думала об этом, тем сильнее убеждала себя в том, что Арсиноя и Птолемей станут оспаривать права Цезариона на престол, и все ближе подходила к мысли о необходимости уничтожить соперников своего сына. Маленький брат Клеопатры внезапно исчез, и теперь между Цезарионом и египетским престолом стояла только Арсиноя. Царица получала расплывчатые сведения о том, что ее сестра находится в Азии, и сильно жалела, что, будучи в Риме, не смогла уговорить Цезаря на время отойти от своих моральных принципов. Теперь же ей ничего не оставалось, кроме как выжидать и надеяться, что рано или поздно удача повернется к ней лицом.

Тем временем в Риме о Цезаре постепенно забывали. Сенаторы простили его убийц и перераспределили провинции между его друзьями и недоброжелателями. Антоний получил в управление Македонию, Марк Брут – Киренаику, Децим Брут – Цизальпийскую Галлию, а Кассий – Сирию. Последние двое отправились в свои владения, Марк Брут предпочел посетить Афины, а Антоний остался в Риме, решив дождаться прибытия из Греции Октавиана, внучатого племянника и наследника Цезаря.

Между этими двумя людьми, пожилым сластолюбцем и аскетичным юношей, сложились непростые отношения. Каждый из них жаждал отомстить за убийство Цезаря и настаивал, что именно он должен стать орудием возмездия. В конце концов их отношения испортились окончательно. Антоний пересек Альпы, а Октавиан стал его преследовать. Но первому удалось объединиться с Лепидом, и Октавиан понял, что не сумеет справиться с ними обоими. Все трое вернулись в Рим, где Октавиану пришлось договариваться со своими противниками. В результате этих переговоров был образован триумвират. Антоний и Октавиан собирались разбить Брута в Греции и Кассия в Сирии, а Лепида оставили в Риме.

Поход в Грецию пришлось отложить – сначала триумвирам пришлось зачищать Рим от своих противников. Для этого они устроили жестокие проскрипции. Весь город превратился в бойню. Для того чтобы спасти собственные шкуры, жены предавали мужей, матери – сыновей, рабы – своих хозяев. Утолив жажду крови, Антоний и Октавиан пересекли Адриатическое море, выдвинулись к Эпиру и осенью 42 г. до н. э. разбили Брута в битве при Филиппах. Это сражение оказалось решающим – Кассий погиб на поле боя, а Брут совершил самоубийство. Не случайно Гораций, служивший центурионом на стороне побежденных, сокрушался:

С тобой, Филиппы, бегство поспешное

я вынес, кинув щит не по-ратному…[79]

Октавиан и Антоний снова разделили сферы влияния. Отныне первый должен был управлять Западом, а второй – Востоком. Октавиан вернулся в Рим, а Антоний, испытывавший симпатию к обитателям Греции и преклонявшийся перед ее культурой, задержался там. Он засвидетельствовал глубочайшее почтение афинянам и объявил, что собирается за собственный счет восстановить разрушенные святилища, находившиеся в этом городе. Но потребность в деньгах заставила его пересечь Геллеспонт, и он обосновался в Малой Азии, где занялся разграблением городов и целых областей.

Ему повсеместно отдавали почести, достойные царя. Правители и их наследники торопились засвидетельствовать герою сражения при Филиппах свое почтение. Антоний обожал лесть, но еще бо́льшую радость ему доставляли подарки, которые приносили с собой гости. Он всегда вел расточительный образ жизни и постоянно был должен ростовщикам, с готовностью ссужавшим ему деньги, но при этом никогда своевременно не расплачивался со своими солдатами. Перед битвой при Филиппах Антоний обещал, что каждый выживший получит в награду 5 тысяч драхм, но ни один из них не получил от него денег.

Этот человек был скорее тактиком, чем стратегом. На поле боя он проявил себя как храбрый и решительный военачальник. Антоний был солдатом, а не управленцем, поэтому в зале заседаний он, с одной стороны, вел себя пассивно, а с другой – был несдержан, находился во власти предрассудков и прихотей. Государственные дела ему претили. Антоний готов был отложить принятие того или иного решения, если благодаря этому ему удавалось сесть за пиршественный стол, откуда можно было наблюдать за скоморохами или танцовщицами либо слушать непристойности, доносившиеся из уст комедианта. Тем не менее солдаты и женщины его обожали. В Эфесе Антоний задержался надолго. Во время прогулок по городу его сопровождали девушки, одетые вакханками, и мальчики, изображавшие фавнов. Все они громко кричали: «Дорогу Дионису, дарующему радость!» Антоний клялся, что еще никогда его так тепло не встречали. Однако эта клятва не помешала ему потребовать, чтобы горожане в течение двенадцати месяцев выплатили ему подати за десять лет, а когда местный философ Гибрей прямо заявил: «Если ты можешь взыскать подать дважды в течение одного года, ты, верно, можешь сотворить нам и два лета, и две осени»