Ефрейтор Икс - [50]

– Ты! Говори, да не заговаривайся! Мы тут кожилились, план стране давали. Древесину народу! А всякая вошь вякает – разграбили! Мы чужого не брали. Ты попробуй, заработай на кусок на лесоповале… Кишка тонка… Привыкли там по теплым лабораториям в белых халатиках ж…пы просиживать…

Павел едва справился с желанием выволочь шофера из кабины, взять за шкирку и натыкать носом в этот мелкий осинник, в эти трухлявые пни, торчащие тут и там, во всю эту разграбленную тайгу, чтобы у него открылись глаза на все.

Павел смотрел на парня, прикидывая, что с ним делать, если полезет в драку. А тот, сразу видно, подраться не дурак. Губа рассечена старым шрамом, зубы золотые, видимо взамен выбитых в молодецкой потехе у поселкового клуба или магазина. Там, наверное, он привык быть первым, а потому в нем давно произросла и окрепла наглая уверенность в своей силе и превосходстве, и он утвердился в своем праве на хамство.

Привычка к анализу взяла верх над эмоциями. Павел подумал, что, в сущности, этот парень ни в чем не виноват. Его с пеленок уверяли, что он должен вкалывать, давать стране древесину, и он честно вкалывал на морозе, рубил и рубил тайгу. Вон, даже чешет по газетному, и даже теми же штампами…

– Че зенки-то пялишь?! – окончательно осатанел парень. – А ну, выметайся! Дуй пехом. Деятель нашелся…

– Давай, поехали… – устало проговорил Павел. Ему не хотелось тащиться пешком по унылому осиннику несколько лишних километров.

– Вали, фраер поганый!

Он еще и приблатненный, уныло подумал Павел, вот же угораздило, потянул черт за язык… Шофер тем временем от слов перешел к делу; схватил Павла за ворот штормовки, толкнул к дверце, другой рукой потянулся нажать на ручку. Его руки удобно скрестились, так, что можно было обе разом взять в узел и как следует давануть на излом, по ученому выражаясь, провести болевой прием на оба локтя. Но Павел ничего не успел предпринять. Снизу, со звериным рыком протиснулась морда Вагая, и длинные белые клыки впились в руку шофера повыше локтя. Брызнула кровь, бедняга заорал благим матом и вывалился из кабины, Вагай прыгнул за ним, успел вцепиться еще и в штаны.

– Нельзя-а-а!! – заорал Павел, вылетая следом и вцепляясь рукой в то, что попалось. А попался тугой калач хвоста Вагая. Отшвырнув собаку в сторону, крикнул: – Сидеть! Паршивец…

Вагай для виду прижал зад к земле, но лапы его были напряжены, и он в любой момент готов был ринуться в бой за любимого хозяина.

Парень прыгал, приседал от боли, шипел, матерился сквозь зубы.

Павел достал из бокового кармана рюкзака индивидуальный пакет, баночку мази, крикнул шоферу:

– Да прекрати метаться! Уймись.

Но парень продолжал прыгать и приседать, а между пальцев его руки, которой он зажимал укус, довольно обильно сочилась кровь. Павел стоял и с любопытством ждал, когда закончатся ужимки и прыжки. В конце концов, не выдержал, сказал спокойно:

– Я сейчас дальше пойду, а ты продолжай плясать…

Парень, наконец, присел на подножку, посмотрел на руку, неожиданно спокойно проговорил:

– Удавить мало, гада…

– Себя удави! Ты что, собак не знаешь? Чего хватался? За такие дела любая болонка штаны спустит, защищая хозяина. А это зверовая лайка…

Павел озабоченно осмотрел укус. Кровь текла знатно, будто из борова, а в аптечке кроме бинтов и стрептоцидовой мази ничего нет. Ладно, обойдемся подручными средствами… Он сорвал листья подорожника, росшего прямо у колеса машины, пожевал, выплюнул на марлевый тампон, туда же щедро ляпнул мази из баночки, и все это приложил к укусу.

Бинтуя руку, проговорил мрачно:

– Жаль, он тебе совсем манипулятор не оттяпал… А завтра разболится зна-атно…

Парень только покривился. Весь боевой задор из него улетучился. Павел достал из рюкзака флягу с густым спиртовым настоем лимонника, заманихи, золотого корня и кое-чего еще, способного и мертвого из гроба поднять, и закоренелого импотента вылечить, налил колпачок, протянул парню:

– Выпей, полегчает…

– Мне и так легко. Мог бы и побольше налить, жила…

– Обойдешься. Если побольше – сердце лопнет.

Завинтив флягу, Павел полез в кабину:

– Поехали, что ли…

– Ну, ты и наха-ал… – с восторгом протянул шофер.

Но в кабину залез. Морщась от боли, положил забинтованную руку на баранку. Покосился на все еще ворчащего Вагая, устраивающегося под ногами Павла, пробормотал уважительно:

– Добрая собачка. С таким не страшно в тайге…

Долго ехали молча. Наконец машина уперлась в сплошную стену осинника. Павел вылез из кабины, вскинул на плечи свой тощий рюкзак. Вагай пулей вылетел наружу и исчез в кустах. Этим он, видимо, демонстрировал, что больше ни под каким видом не полезет в эту вонючую коробку.

– Дай бог, что ты там и останешься, – дружелюбным тоном пожелал шофер, со скрежетом переключая скорости.

Не обращая больше на него внимания, Павел глянул на компас, и шагнул прямо в стену деревьев. Позади, со свирепым ревом машина выдиралась из осинового мелкотняка.

…Лежа в больнице, Павел долго не мог вспомнить, что он уже не научный сотрудник Университета, и не преподаватель, а в экспедиции Батышева участвует по договору. И ко всему, что произошло с Павлом за последние пару лет, имеет прямое отношение Гонтарь. И тогда мысль так же вертела хвостом и не давалась в руки. Так что пришлось осторожненько по ступенечкам подниматься, по кусочкам склеивать мозаику. Для начала в памяти всплыла первая экспедиция, в которую он ходил с Батышевым.