Эффект бабочки - [17]

— Да, — ответил Эван.

— Где ты сейчас?

— Кейли, — начал он вялым голосом. — Я стою рядом с Кейли и прижимаю ладони к ее ушам.

Глаза доктора сузились.

— Зачем ты это делаешь, Эван? Ты делаешь ей больно?

— Нет. Я ее защищаю.

Андреа не удержалась и гордо улыбнулась.

— Хорошо. Теперь перемотаем немного вперед. Что ты видишь?

Лицо Эвана дрогнуло.

— Я… вижу машину… — он словно силой выталкивал слова наружу. Его веки дрогнули, открывая белки глаз.

— Расскажи мне о машине. Какого она цвета? Кто в ней?

Протяжный стон, похожий на крик раненого животного, слетел с губ Эвана. Он затрясся.

Редфилд наклонился ближе.

— Продолжай, Эван. Здесь никто не причинит тебе вреда. То, что ты видишь, уже случилось. Помни — это всего лишь фильм. Ты в полной безопасности.

— Не могу… — простонал он. — Машина исчезает, и я лежу на земле. В лесу.

Голос доктора стал еще более настойчивым.

— Машина не исчезла, Эван. Фильм у тебя в голове оборвался, вот и все. Но сейчас я склеил пленку и хочу, чтобы ты рассказал Мне про машину. Попытайся восстановить ее в своем сознании. Найди образ машины и заморозь его.

— Она едет… — он издал хрип. — Не могу…

Дрожь Эвана перешла в конвульсии, его спина выгнулась от напряжения.

Редфилд положил руку на его ладонь.

— Не бойся, Эван! Сопротивляйся! Она едет, торопись!

В сознании Эвана мысли кипели в темном омуте впечатлений, звуков, образов и запахов, сливаясь и смешиваясь в хаотичном беспорядке. Машина! Он изо всех сил пытался удержать ее мимолетный образ, такой прозрачный и эфемерный, являвшийся скорее смутной идеей о транспортном средстве вообще, а не о конкретной машине. Он ее видел, но за ней зияла чернота на том самом месте, где должны быть воспоминания.

Эван отчаянно пытался за него зацепиться, но образы разбегались в стороны, как шарики ртути, исчезая в пропасти его сознания. Пустота угрожала полностью поглотить его.

Доктор тихо вскрикнул от удивления, услышав низкий мученический стон, вышедший из груди подростка. Тонкая струйка крови потекла у Эвана из носа. Редфилд резко выпрямился в кресле и заговорил с Эваном встревоженным голосом:

— Слушай меня внимательно, Эван! На счет десять ты проснешься отдохнувшим и будешь помнить все, о чем мы с тобой говорили.

Андреа вскочила с места, услышав стоны сына.

— Что с ним происходит? Прекратите это! — Редфилд резким жестом остановил ее.

— Один. Ты чувствуешь, как просыпаешься. Два. Твои веки становятся легче. Три. Четыре.

Руки Андреа дрожали. Вытащив из сумочки салфетку, она вытерла с лица сына кровь, капавшую на подбородок. Приподняв одно веко, Андреа не увидела его зрачка — только белок закатившегося глаза.

— Пять. Шесть, — продолжал доктор, явно нервничая. — Освеженный и отдохнувший! Семь. Восемь. Проснись, Эван, черт бы те6я побрал!

Подросток внезапно обмяк. Его кожа была липкой на ощупь.

— Эван, проснись! Проснись, пожалуйста! — повторяла Андреа, словно молилась.

— Девять. Десять. Ты проснулся! — прокричал Редфилд. — Открой глаза, черт возьми!

Но Эван не отвечал. Доктор внезапно вспомнил Джейсона Треборна, лежавшего в морге клиники, на чьем лице было такое же выражение. Редфилд бросился к столу, рванул на себя верхний ящик и стал в нем рыться, разбрасывая ручки и бумагу. Его рука наткнулась на пузырек с таблетками, и он, сорвав с него крышку, вытащил маленькую синюю капсулу. Оттолкнув Андреа в сторону, Редфилд разломил капсулу, потом, зажав окровавленные ноздри Эвана. дал ему вдохнуть едкой, вонючей нюхательной соли.

Вдохнув аммиачные пары, Эван поперхнулся и, дернувшись, едва не сбил взрослых с ног.

Он покачнулся на кушетке и рухнул на пол, зажимая одной рукой нос.

— Ч-что случилось? — выдавил он. — Это сработало?

Эван посмотрел на мать и доктора. Их лица были бледны, а в глазах читался испуг.

Редфилд вызвал одну из дежурных сестер, чтобы та отвела Эвана умыться. Андреа хотелось закричать, расплакаться, хотя и Редфилд был изрядно потрясен. Он кашлянул. Запах нашатыря все еще не выветрился.

— Вы… вы сделали только хуже! — зло выкрикнула Андреа. — Что, черт возьми, с ним произошло?

— Я никогда не видел такой реакции, — признал он. — Я лечил пожарных, на глазах которых сгорели заживо друзья, и разорванных шрапнелью ветеранов Вьетнама, но ни у кого из них не было такой реакции. Это экстраординарный случай.

— Он не один из ваших ненормальных, он мой сын! Что мне делать? Я не хочу, чтобы его положили в какую-нибудь психушку, вроде вашей.

— Нет, конечно же нет, — поспешно сказал Редфилд, на миг поддавшись искушению и подумав об Эване как об одном из своих пациентов. — Вы должны понять, что человеческая память — очень хитрая штука. Мы до сих пор точно не знаем механизма ее работы. Я сказал Эвану, что его воспоминания похожи на фильм, но они, скорее, являются голограммой.

Она посмотрела на него непонимающе.

— Ну, как трехмерные картинки. В памяти так много компонентов, и часто мельчайшая деталь может вызвать то или иное воспоминание полностью. Это не просто изображение и звук, но и вкус, прикосновение и даже запах. Вроде парфюма, который напоминает о парне или подружке из прошлого…

— Вы что, хотите сказать, что не сможете ему помочь?