Ее звали Ева - [18]

– Вы узнаете эти предметы?

Какая досада, что я не сумела разобрать те чемоданы, думает Эвелин. Правда, я пыталась: залезла на шаткий стул в комнате, дотянулась до чемодана, почти ухватившись за ручку… и упала. Вот тогда-то я поняла, что больше мне не удастся таиться, не удастся замести следы. Класть чемодан наверх вообще было нельзя. Разумнее было бы положить его под кровать. Как я об этом не подумала?!

Но в ответ она только и сказала: Какое большое ружье, инспектор! Как оно туда попало?

– Вот-вот. Именно это нам хотелось бы узнать, мэм. И вы нам очень поможете, если вспомните, кому оно принадлежит.

Эвелин молчит. Инспектор достает из папки снимок старого паспорта:

– Это мы тоже нашли в чемодане. Ваша племянница сказала, что на фото в паспорте вы в молодом возрасте. Однако сам паспорт на имя Евы Кушек. Вы можете объяснить, откуда у вас паспорт на чужое имя?

Эвелин все так же молча смотрит на фотографию, затем переводит взгляд на поднос, что стоит на краю стола, и произносит:

– Ах, какая жалость. «Бурбоны» кончились. Пэт, это ты их все съела?

– Нет, не я, – тяжело вздыхает та, – но я пойду посмотрю, есть ли они на кухне. Мэри обещала принести, но с тех пор прошла целая вечность.

Эвелин провожает ее взглядом:

– Она с детства была обжорой, как и ее отец Чарльз. Он – мой брат, знаете, да? Так жалко, что она его не знала.

Эвелин теребит в руках носовой платок, размышляя, стоит ли сейчас промокнуть глаза. Но, возможно, слезы следует поберечь для более щекотливого момента, когда вопросы станут угрожающе близки к истине.

Инспектор Уильямс, снова порывшись в папке, извлекает копию письма на имя Эвелин – приглашение в отель «Кайзерхоф»:

– Может быть, это освежит вашу память?

Эвелин берет сфотографированное письмо, живо вспоминая, какой отважной она себя чувствовала, отправляясь за новым назначением, какое облегчение испытывала от того, что ей представилась возможность вырваться, и как пугали ее его властный взгляд, его высокомерие и уверенность, что она никому не расскажет про его методы. Своим неумолимо жестким пренебрежительным отношением он испортил все удовольствие, что доставили ей собеседование и приличный кофе с пирожным.

– Со слов вашей племянницы мне известно, что по окончании войны вы служили в Германии. Что вы можете рассказать о том времени?

Эвелин неотрывно смотрит на приглашение, думая, как ей лучше ответить.

О том времени. О той поре ужасов и неопределенности, сменившей период прежних ужасов.

– Apfelküchen, – произносит она через минуту, лучезарно улыбаясь инспектору. – В то время везде ощущалась нехватка провизии, но у нас был чудесный Apfelküchen. Я привезла с собой рецепт и часто готовила его дома.

– Ясно. Так этот… этот Apfelküchen, или как его там… вам подавали в отеле «Кайзерхоф»?

– Яблочный пирог, инспектор. Это яблочный пирог. Мы ели его с Schlagsahne[15], если их удавалось достать. Сахар в ту пору был в дефиците, но позже, по возвращении домой, я, когда пекла этот пирог, сверху всегда посыпала его коричневым сахаром. Вкуснотища! Давайте попрошу наших поваров, чтобы для вас тоже испекли?

– Вы очень любезны, миссис Тейлор-Кларк…

– О, миссис Т-К меня вполне устроит, инспектор. Все здесь меня называют просто: миссис Т-К, – Эвелин склоняет набок голову, глядя на озадаченного полицейского с карандашом в руке.

– У вас совершенно неострый карандаш, – замечает она. – Хотите, я вам его подточу?

Глянув на тупой грифель, Уильямс отдает карандаш Эвелин. Та из глубин своей вместительной сумки достает маленькую серебряную точилку. На поднос с кофе падает стружка. Поточив карандаш, Эвелин возвращает его инспектору.

– Ну вот, так-то лучше. Сами увидите, что острый карандаш пишет более четко.

Уильямс просматривает записи в папке и затем говорит:

– Мы немного покопались в архивах и выяснили, что одно время вы служили в Общевойсковом центре для допросов в Бад-Нендорфе в Германии. Вы это подтверждаете?

– О, даже не знаю. Я там служила?

– Так указано в вашей учетно-послужной карточке. Вы помните, чем вы там занимались? – инспектор держит карандаш наготове, собираясь записать ее ответ. В эту минуту возвращается Пэт с тарелкой печенья.

– Тебе повезло. Даниэлла нашла на кухне новую пачку. Надеюсь, теперь ты будешь довольна.

– Мне пришлось помочь этому доброму джентльмену подточить его карандаш, – сообщает Эвелин. – Как можно ходить на работу без острого карандаша?

Она улыбается Уильямсу и племяннице. Пэт отпивает глоток остывшего кофе. Инспектор все еще ожидает ответа на свой вопрос. Эвелин берет печенье с тарелки, которую принесла Пэт.

– Мы выяснили, – говорит инспектор, прочистив горло, – что вы работали в центре в тот же период, когда там служил полковник Стивен Робинсон. Вы помните человека с таким именем? Полагаю, он был вашим начальником.

– Робин, – молвит Эвелин. – Был там Робин?

Она откусывает печенье, что-то мурлыча про себя, а потом принимается напевать дрожащим голосом: «Робин Бобин Барабек съел за сотню человек…»

Пэт со стуком ставит чашку на блюдце, встряхивая весь поднос:

– Что я вам говорила? Убедились? Это безнадежно. Не представляю, как мы узнаем, что там тогда происходило.