Над головой рыси, разорвав завесу тьмы, вспыхнула ослепительная молния.
В ее свете она увидела лесника. Акимыч стоял на пороге зимовья, размашисто крестясь.
— Спаси нас, Господи! Отведи беду от творений твоих, — просил он за всех разом.
И, словно услышав его слова, с неба сорвались потоки воды.
Кузя сидела на крыльце. Она с детства помнила: деду, когда он стоит на коленях, мешать нельзя.
Акимыч встал мокрый, дрожащий. Оглянулся на тайгу, на зимовье. Увидел Кузю.
Та вылизывала рысенка. Терпеливо ждала Акимыча.
— Вот и тебя Бог спас, слышишь, как ливень с пожаром управляется?
Кузя тихо подошла к старику. Глянула в изболевшие, заплаканные глаза человека. Он сумел выпросить дождь у Неба, остановил пожар. А знает ли, что там, в тайге, пятеро людей? Они никогда не вернутся домой. Навсегда остались у болота.
Кузя терлась головой о мокрые штаны лесника. Метила его, как своего, родного, единственного, не предавшего тайгу. В своей стае человеков он остался одиночкой, как безухая медведица — в тайге. Но здесь, на своем участке, он — свой. Его не тронет никто. «И не обидит», — метила рысь старика тщательно, как рысенка.
— Прости их, Господи! Упокой души усопших. Прости им грех, по злобе и алчности сотворенный, — поднял старик лицо к небу.
