Ее тело и другие - [12]

Один мужчина. Полгода спустя, я в постразводном тумане. Встретила его на похоронах последнего из членов его семьи. Я была в трауре, он в трауре. Мы занимались сексом в пустом доме, где прежде жил его брат, с женой, с детьми – все умерли. Мы трахались в каждой комнате, и в коридоре тоже, там не получалось изогнуться и приподнять бедра на твердом деревянном полу, и я помогла ему кончить рукой перед пустой кладовкой для постельного белья. В хозяйской спальне я оседлала его и поймала свое отражение в трельяже, свет был выключен, луна серебрила нашу кожу, и, кончив в меня, он произнес: «Прости, прости». Неделю спустя он умер – от собственной руки. Я уехала из города – на север.

Один мужчина. Снова тот, сероглазый. Столько лет прошло. Он спросил меня, как я жила, и я рассказала ему одно, а другое не рассказала. Не хотела плакать перед тем, кому отдала свою девственность. Почему-то это казалось неправильно. Он спросил меня, многих ли я потеряла, и я ответила: «Маму, соседку по комнате со времен колледжа». Я не стала говорить, что нашла маму мертвой и после этого три дня озабоченные доктора проверяли мои глаза, ожидая появления первых симптомов, и о том не рассказала, как я ухитрилась удрать из карантина.

– Когда я повстречал тебя, – сказал он, – ты была так чертовски юна.

Его тело было знакомым, но и чужим. Он стал лучше, и я тоже лучше. Когда он вышел из меня, я была уверена, что увижу кровь, но, разумеется, откуда ей взяться. Он стал красивее за эти годы, стал внимательнее. Над раковиной в ванной я расплакалась – неожиданно для самой себя – и пустила воду, чтобы он не услышал, как я плачу.

Одна женщина. Брюнетка. Раньше служила в центре профилактики заболеваний. Я познакомилась с ней на районном собрании, где нас учили, как запасать еду и что делать, если вирус преодолеет полосу заграждения в нашем квартале. Я не спала с женщинами после моей жены, и, когда она приподняла рубашку, я осознала, как стосковалась по груди, по влажности и мягким губам. Она хотела член, и я ее удовлетворила. Потом она водила пальцем по вмятинам, оставшимся на моей коже от упряжи, и призналась, что никому пока не удалось создать вакцину. «Но чертова хрень передается лишь при физическом контакте, – сказала она. – Если б люди всего лишь держались подальше друг от друга…» Она смолкла. Свернулась рядом со мной, и мы задремали. Когда я проснулась, она ублажала себя фаллоимитатором, и я притворилась, будто сплю.

Один мужчина. Он приготовил для меня обед у меня на кухне. Овощей из моего огорода осталось мало, но он сделал что мог. Попытался кормить меня с ложки, но я отняла ее. На вкус еда была неплоха. Свет выключился – в четвертый раз за неделю – и мы ели при свечах. Неизбежная, нежеланная романтика. Он коснулся моего лица, когда мы трахались, и сказал, что я красива, а я слегка дернула головой, уклоняясь от его пальцев. Когда он сделал это во второй раз, я закрыла ему рот ладонью и велела заткнуться. Он сразу кончил. Я не отвечала на его звонки.

Когда радио сообщило, что вирус добрался до Небраски, я поняла, что пора двигаться на восток, и так и сделала. Я покинула сад, клочок земли, где похоронен мой пес, сосновый стол, за которым я нервозно составляла списки: названия деревьев и кустов на «к» – клен, каштан, калина, крыжовник, канадская сосна, кедр; штаты, где я жила – Айова, Индиана, Пенсильвания, Виргиния, Нью-Йорк – оставляя не подлежащий прочтению хаос букв на мягкой древесине. Я прихватила свои сбережения и арендовала коттедж возле океана. Прошло несколько месяцев, и хозяин дома, проживавший в Канзасе, перестал обналичивать мои чеки.

Две женщины. Беженки из западных штатов, они гнали вперед и вперед, пока их автомобиль не сломался в миле от моего коттеджа. Они постучали в мою дверь и остались у меня на две недели, пока мы пытались сообразить, как отремонтировать их авто. Однажды вечером мы выпили вина и заговорили о карантине. Ручку генератора надо было вращать, и одна женщина вызвалась делать это. Другая подсела ко мне, ее ладонь скользнула по моему бедру. В итоге мы мастурбировали, каждая сама с собой, и целовали друг друга. Тем временем генератор заработал, электричество включилось. Вернулась вторая женщина, и ночь мы провели втроем в постели. Я просила их остаться, но они спешили в Канаду: считалось, что там безопаснее. Они готовы были взять меня с собой, но я пошутила, что охраняю рубежи Соединенных Штатов. «Какой это штат»? – спросила одна из них, и я ответила: «Мэн». Они поочередно поцеловали меня в лоб и окрестили «защитницей Мэна». После их отъезда я редко включала генератор, предпочитая проводить время в темноте, при свечах. Бывший владелец коттеджа доверху набил ими кладовку.

Один мужчина. Нацгвардеец. Когда он появился у меня на пороге, я подумала, он пришел меня эвакуировать, но оказалось, он дезертир. Я предложила ему переночевать, он поблагодарил. Я проснулась оттого, что в горло мне упирался нож, а рука сжимала мою грудь. Я сказала ему, что в такой позе секса у нас не получится. Он позволил мне встать, и я толкнула его на книжный шкаф, вырубила напрочь. Я оттащила его тело на берег, покатила в полосу прибоя. Он очнулся, отплевываясь от песка. Я ткнула в него ножом и велела идти, идти, не останавливаясь: обернется – я его прикончу. Он повиновался, и я следила, пока он не превратился в пятно тьмы на серой полосе песка, а потом в ничто. После него я год никого не видела.