Ее собственные правила - [70]

– Это ужасно… Во всем виноват «Дом доктора Бернардо». Помнишь тот день, тебе было пять лет, когда ты нашла меня на полу кухни?

– Да, я тогда побежала за констеблем О'Ши.

– Он вызвал «Скорую». Меня забрали в лидсскую больницу, а тебя констебль поместил в детский дом. Я не винила его, он не мог поступить иначе, ведь никаких родственников у нас с тобой не было. Ну вот, я пролежала в больнице полтора месяца. Едва встав на ноги, я поехала и забрала тебя, и мы снова поселились в Хотторн-коттедже. Но год спустя, весной пятьдесят седьмого, я снова заболела, на этот раз намного сильнее. И тогда я уже сама отвезла тебя к доктору Бернардо. Больше было некуда. Мой лечащий врач, доктор Робертсон, уговаривал меня лечь в больницу на обследование. Обнаружилось, что у меня туберкулез. Похоже, он начался давно, но проходил в скрытой форме, а тут вдруг случилось обострение, вызванное, без сомнения, недоеданием, волнением, стрессами, усталостью – словом, общей ослабленностью организма. Туберкулез очень заразен, передается через дыхание, я не могла подвергать тебя опасности, Мэри. Из лидсской больницы меня перевели в специальную лечебницу в Сикрофте, недалеко от Киллингбека. Я пробыла в карантине полгода. – Кэти замолчала, сжала руку Мередит и подняла глаза на дочь. – Я все время посылала тебе письма, Мэри. Неужели ты их не получала?

– Нет. Почему же ты не забрала меня, когда тебе стало лучше? – Старая обида вспыхнула вновь, как ни старалась Мередит подавить ее.

– Я примчалась в детский дом немедленно, как только меня выпустили из лечебницы. Я шла на поправку, принимала антибиотики, моя болезнь уже не была опасна для окружающих. Но в «Доме доктора Бернардо» мне сказали, что тебя у них уже нет, что тебя удочерили. Я была в шоке. Обезумела от горя и ярости.

Ума не могла приложить, как тебя разыскать. Помощи ждать было неоткуда, денег нет, родных нет. Все равно что стучаться лбом о стену. Они отказались со мной разговаривать, не дали никаких сведений, я даже не знала, с чего начать поиски.

Кэти горестно покачала головой, достала носовой платок и вытерла слезы.

– Я чувствовала себя совершенно раздавленной и беспомощной, Мэри. Меня до сих пор колотит от злости и отчаяния. Я так и не смогла смириться с этой потерей, бессильная ярость грызла меня всю жизнь. С тех пор я никогда не чувствовала себя счастливой или хотя бы довольной. Я всегда беспокоилась за тебя. Единственной моей надеждой было, что в один прекрасный день, когда ты вырастешь, тебе захочется увидеть родную мать, и тогда ты сама найдешь меня.

Из глаз Мередит снова брызнули слезы, и она воскликнула:

– Но меня никто не удочерял! В детском доме тебе солгали! Меня посадили на корабль со многими другими детьми и увезли в Австралию. В сиротский приют в Сиднее.

– В приют! – Кэти была потрясена. Она с ужасом смотрела на Мередит, не до конца осознав жестокую правду. – Да что же это такое?! Послать тебя из приюта в Англии в приют на другом конце света! Почему? – На мгновение она закрыла глаза. – Мне сказали, что тебя удочерила прекрасная семья, что ты теперь живешь в другом городе, в Англии. Для меня это было единственным утешением… что ты растешь среди людей, которые тебя любят, заботятся о тебе. А теперь я узнаю, что тебя никто не удочерял! Кэти била дрожь.

Мередит погладила ее по плечу и сказала:

– Меня действительно удочерили, но уже потом, в Сиднее, а не в Англии. Когда мне было восемь лет. Но через два года Стреттоны погибли в автомобильной катастрофе. Они были не очень хорошими людьми. А сестра мистера Стреттона отдала меня обратно в приют.

Застыв от изумления, Кэти проговорила слабым голосом:

– Они тебя обижали? Издевались?

– Нет. Но они меня совсем не любили. – Мередит вдруг недоуменно спросила: – Но если ты не давала разрешения на отправку меня в Австралию, то как же это могло случиться? Как могли в детском доме доктора Бернардо решиться на подобное преступление?

Кэти резко отшатнулась и пронзительно взглянула на Мередит.

– Ты вдруг так заговорила, словно я скрываю от тебя правду. Но ты должна мне поверить, Мэри, все было именно так, как я рассказала.

– Что ты, я ничуть не сомневаюсь в твоих словах! Просто я не понимаю, как это могло произойти.

– Я тоже. Никогда не могла понять. Все эти годы я жила словно в кошмаре. – Кэти высвободила руку и встала.

Она медленно подошла к письменному столу, выдвинула ящик и вынула большой конверт.

– Несколько лет назад, в конце восьмидесятых, в «Обсервер» была напечатана статья. Когда я ее прочитала, у меня волосы встали дыбом. В статье рассказывалось о детях-иммигрантах, посланных в Австралию и помещенных в семьи и приюты. Читая, я молила Господа: только бы ты не оказалась в числе этих детей. Мне так хотелось верить, что ты живешь в Англии, в семье, которая тебя удочерила. А теперь оправдались мои наихудшие подозрения. – Голова Кэти поникла, из глаз потекли слезы. – Так ты была одной из этих несчастных детей, Мэри.

Она замолчала, глотая слезы, потом спросила:

– Ты меня не обманываешь? Ты не подвергалась насилию?

– Уверяю тебя, мама, нет. Страдала лишь моя психика. Я всегда перед сном плакала – так сильно я тосковала по тебе. Я росла без любви и ласки, и, разумеется, нас всех заставляли много работать. Я мыла полы, перестирывала груды белья. И еще, мы почти всегда ходили голодные. Но ни физическому, ни сексуальному насилию я не подвергалась.