Ее последний круиз - [13]

Почему-то мне пришло в голову протереть дверную ручку. Смутно припомнилось, как это всегда проделывал Арчи Гудвин, незаменимый помощник великого сыщика Ниро Вульфа. Я вытащила платок и вышла из каюты.

За этим занятием меня застал Глинский.

— Валерия, что это ты делаешь?

Охнув, я снова схватилась рукой за сердце. А второй — за ручку, которую только что тщательно вытирала. Признаваться сейчас, что за дверью лежит мертвое тело, было как-то не с руки:

— Вот, испачкала чем-то руки. Теперь оттираю, — сказала я наобум.

— А почему ты трешь дверь, а не руку?

— Ой, я такая рассеянная… Прости, мне надо идти. Антракт уже закончился.

Захлопнув дверь в каюту с мертвой Мири, я бросилась прочь и, по дороге, заворачивая на всем бегу за угол, налетела со всего размаху на стилиста Адольфа. Дама я крупная, к тому же масса оказалась помноженной на ускорение, так что лядащему парикмахеру не поздоровилось. Он упал на ковер, сверху его прижала я, и в таком виде нас увидала давешняя горничная с каталкой.

— Что с вами? — она бросилась стаскивать меня с парикмахера.

Тот придушенно матерился. Всем своим видом он напоминал распластавшуюся тощую лягушку.

Встала я неудачно, вновь зацепившись за Адольфа. Он принялся отряхивать свой белый парикмахерский халат от прилипших катышков коврового покрытия. Решив ему помочь, я отряхнула его сзади, поправила воротник халата и даже заправила в карман торчащий оттуда кусочек черной ажурной тряпочки, не переставая изо всех сил извиняться.

Адольф махнул рукой и удалился, поддерживаемый горничной, а я поспешила на конкурс.

В зале все уже собрались. Семь красавиц стояли кучкой, все в разноцветных шелковых халатах с разрезами до бедра, и перешептывались. Музыканты наигрывали блюз, публика явно скучала.

Хорошо, что Гарвиц был в зале. Не обращая внимания на удивленные взгляды, я подошла к столу жюри, и сказала Элиэзеру:

— Мне нужно с вами поговорить. Пойдемте.

Поднялись с места, кажется, все. То ли я произнесла эту фразу излишне громко, то ли голос меня чем-то выдал, но вышли мы из зала в сопровождении всего состава жюри. За нами потянулись журналисты.

— Валерия, скажите толком, что произошло? — сердито вопросил Гарвиц.

Не ответив, поскольку мы уже подошли к каюте, где лежала насчастная Мири, я распахнула дверь и сделав приглашающий жест рукой, дала пройти внутрь Элиэзеру. Остальным ход был закрыт.

Еще пару секунд поборовшись с дверью, не желающей закрываться, я обернулась на раздраженную реплику Гарвица:

— Что за шутки, Валерия?

Придерживая задом дверь, чтобы не ворвались журналисты, я попыталась было удивиться равнодушию и выдержке нашего советника по связям с прессой, но тут не поверила своим глазам. Ноги мои задрожали, я шлепнулась на пол, не забывая упираться в дверь.

Тела на кровати не было.

— Где оно? — заорала я, тыча пальцем в сторону кровати. — Оно было здесь!

Наверное, выброс пальца ослабил позицию моего зада, бывшего форпостом обороны. Дверь поддалась, и в комнату протиснулись начальник охраны, вездесущий Костя и фоторепортер газеты «Новости дня». В глазах зарябило от вспышек, и я закрыла их.

— Валерия, кто оно, что оно? Что с вами происходит? Вы выпили? Первый раз вижу, чтобы на человека так влияла качка! Я же дал вам лекарство!

— М-мири… Тут она лежала…

— Что? Она лежала? Ее тоже укачало? Почему вы не обратились к судовому врачу?! Это ваша прямая обязанность!

Мне уже надоели его крики, я встала, и отряхнула юбку.

— Почему, почему? Потому! Не нужен ей был никакой врач. Задушили вашу Мири! А я это увидела.

— Что вы несете?! — заорал он так, едва не бросившись на меня с кулаками.

Но я твердо стояла на своем. Только что здесь я видела задушенную девушку, она лежала вот тут, несколько минут назад. И вообще, почему не пригласят судовую полицию? Почему тут столько посторонних людей, и в частности журналистов?

Толпа расступилась, в комнату протиснулись Шуман в сопровождении уже знакомого мне Соломона Барнеа, начальник отдела безопасности фирмы.

Соломон тут же принялся за дело — выставил всех из каюты, приговаривая: «Господа, давайте разойдемся, надо все проверить, прессе сообщат, пока без комментарий.» Причем у него выходило так монотонно и заученно, что я восхитилась профессиональной подготовкой. Наверное, ему не раз приходилось выталкивать народ из комнат с трупами.

— Так, госпожа Вишневская, рассказывайте, — приказал мне Шуман негромким голосом, когда в комнате воцарилась тишина.

Мы сели в низенькие кресла, стоящие возле журнального столика. Начальник охраны остался сторожить дверь.

— Мне нечего рассказывать, — нахмурилась я, — Вошла, увидела задушенную Мири, выскочила, встретила Глинского…

— Вот тут, пожалуйста, подробнее, — они оба насторожились, как гончая, почуявшая след.

— Ничего особенного, — ответила я, всем своим видом выражая преданность и стремление раскрыть тайну, — Глинский спросил меня, что я тут делаю, и пошел дальше.

— И вы не поинтересовались даже, а что здесь делает он? — с ударением на «он» спросил мой временный начальник.

— А что, ему нельзя ходить по этому коридору? — как истинная еврейка, я ответила вопросом на вопрос.